Воспоминания советского дипломата (1925-1945 годы)

- Как вы думаете, - продолжал Иден, - следует ли мне сейчас продолжать поездку в Москву? Может быть, лучше вернуться в Лондон?

- Ни в коем случае, - возразил я, - наоборот, сейчас ваша поездка в Москву стала еще более необходимой.

Поздно ночью на одной большой станции мы узнали уже все подробности нападения японцев на Пирл-Харбор, а рано утром прибыли в Инвергордон. Иден в моем присутствии сразу же связался по телефону с Черчиллем и поставил ему тот же вопрос, который он накануне ставил мне, а именно, стоит ли ему продолжать путешествие в Москву. Потом он оторвался от телефонной трубки и сказал:

- Премьер-министр думает, как и вы, что моя поездка в Москву сейчас еще более необходима, чем раньше. Потом Иден продолжил разговор, и я услышал:

- Вы спрашиваете, что думает мой спутник? Он того же мнения, что и вы.

Иден положил трубку и с видимым облегчением прибавил:

- Все ясно. Итак, продолжаем наш путь!

Эсминец, на который мы сели, сильно качало, и Иден, который вдобавок еще несколько простудился, почувствовал себя плохо. Пришел врач и стал принимать необходимые меры. Часов около пяти мы прибыли, наконец, в Скапа-Флоу, пройдя через длинную цепь всякого рода заграждений, и пришвартовались к борту "Кента". В темную, глухую ночь крейсер отдал концы и вышел в открытое море...

Весь путь от Скапа-Флоу до Мурманска занял четверо с половиной суток. Мы шли на север вдоль западной границы Скандинавского полуострова, но на далеком расстоянии от берегов Норвегии. Так было короче и безопаснее: ведь немцы в то время сидели на норвежской земле. Потом обогнули Нордкап и с большими предосторожностями миновали опасную зону между Нордкапом и островом Медвежьим, где немцы особенно часто атаковали с воздуха или из-под воды идущие в СССР суда, и, наконец, свернули на юг к Кольскому заливу. Больших бурь мы не встретили, но все время было то, что моряки называют "свежая погода". Наш корабль качался, но не до бесчувствия, и я сравнительно безболезненно переносил игру капризной стихии. В общем все обошлось благополучно, но были и некоторые неудобства.

Главным из них являлась сильная вибрация судна или, точнее, той части судна, где я находился. На корме "Кента" имелись два так называемые адмиральские каюты: их отдали Идену и мне, как двум наиболее почетным пассажирам. Иден получил каюту слева, а я каюту справа по ходу корабля. Нас разделял лишь неширокий коридор. Каждая каюта состояла из салона, спальни и умывальной комнаты. Обставлены они были прекрасно, конечно, в морском стиле. Все было бы превосходно, если бы... под полом коридора между каютами не проходили четыре оси от четырех мощных винтов крейсера. Когда "Кент", как ему и полагалось, развивал большую скорость, когда все его винты бешено дробили холодную, черную воду, вся кормовая часть начинала дрожать такой судорожной дрожью, что я чувствовал себя совсем разбитым. Из-за вибрации я плохо спал, плохо ел и даже плохо соображал. Одно время я хотел было просить командира крейсера переменить мое "место жительства" и перевести в какую-либо другую каюту - менее "почетную", но более спокойную, однако потом раздумал, зная приверженность англичан традиционно установленным формам и порядкам.

Я познакомился с командиром "Кента" и его ближайшими помощниками, несколько раз - во время ленчей и обедов сидел за столом в кают-компании, но большую часть времени проводил в своей "адмиральской каюте", перечитывая запоем взятое с собой "Былое и думы" Герцена. Я читал и думал: "Как прост был мир во времена Герцена по сравнению с нынешним! Как несложны были волновавшие его проблемы! Как скромны были масштабы тогдашних событий!.. А сейчас, в наши дни?" И я начинал думать о том, что творится на нашей планете. В особенности, думать о том, что через несколько дней должно произойти в Москве.

Иногда, когда мне уж очень надоедало сидеть в каюте, я выходил на палубу. Я садился где-нибудь с подветренной стороны и весь превращался в слух и созерцание. Картина была мрачная и демоническая: черная вода, черное небо, бурные волны, столб льда, наросшего на носу корабля, и где-то внизу этот непрерывный, ровный гул машин, монотонно сотрясающий судно. Часто казалось, будто бы в глубокой тьме полярной ночи между тьмою неба и тьмой воды несется тёмный волшебный корабль, летящий в неизвестность...

И тогда мне как-то невольно приходило в голову, что как раз четверть века назад, в 1916 г., на этом же самом пути бесследно погиб английский военный министр лорд Китченер. Считается, что судно, на котором он плыл, наскочило на мину и затонуло вместе со всеми, кто находился на борту. Но в сущности быть уверенным в этом невозможно, ибо никто с судна Китченера не спасся. Я перебирал в голове воображаемые детали этой загадочной морской драмы и думал:

- Дважды в истории такие вещи не повторяются... Нам грозят совсем другие опасности.