Воспоминания советского дипломата (1925-1945 годы)

13 мая Черчилль представил свое новое правительство парламенту. Я присутствовал на этом заседании и хорошо помню то торжественно-суровое настроение, которое царило в зале заседаний палаты общин. Не было ни обычного шума, ни разговоров, ни пересмеиваний между депутатами. Все как-то были подтянуты, сосредоточены, полны одним чувством, одним ожиданием и с нетерпением поглядывали на правительственную скамью, точнее, на плотную фигуру премьера, сидевшего посреди скамьи.

Черчилль поднялся и заговорил. В его натуре от природы всегда было что-то актерское. Я это видел и чувствовал, имея с ним дипломатические или личные контакты. Свои парламентские речи, когда у него было достаточно времени, Черчилль обычно писал. Однако на этот раз он испытывал настоящее, искреннее волнение. Даже голос у него иногда срывался. Слова премьера были кратки, но полны глубокого значения.

— Я скажу палате, — говорил Черчилль, — как уже сказал тем, кто вошел в правительство, — я не могу вам предложить ничего, кроме крови, труда, слез и пота. Перед нами пора тяжких страданий. Перед нами много, много месяцев борьбы и лишений. Вы спросите, какова наша политика? Я отвечу: вести войну на море, на суше и в воздухе со всей мощью и силой, дарованной нем господом, вести войну против чудовищной тирании, равной которой еще никогда не было в мрачном, горестном списке человеческих преступлений… Вы спросите, какова наша цель. Я отвечу одним словом: победа, победа во что бы то ни стало, победа, несмотря на все ужасы, победа, как бы то ни был длинен и тяжел к ней путь, ибо без победы не может выжить — поймите это ясно — не может выжить Британская империя, не может выжить все то, за что стоит Британская империя, не могут выжить импульсы веков, движущие человечеством к достижению его целей…

Я слушал Черчилля, сидя в галерее послов, и думал: «Да, тут весь Черчилль, британский империалист до мозга костей, однако на данном повороте истории он делает полезное дело».

Когда на голосование был поставлен вопрос о доверии новому правительству, произошло нечто небывалое в анналах британского парламента: за доверие высказалось 381, против 0. Кабинет Черчилля был принят единогласно. Это являлось яркой демонстрацией его силы. А сила кабинету была очень нужна: на очереди стояли проблемы исключительной важности и исключительной трудности.

Война или мир?

Прежде всего надо было быстро реагировать на события, происходившие в Бельгии и Голландии. Здесь положение было чрезвычайно сложное и опасное.

Если бы Англия и Франция в годы, последовавшие за приходом Гитлера к власти в Германии, вели политику, которую отстаивали люди вроде Черчилля, и подкрепляли эту политику конкретными делами, Бельгия и Голландия давно бы вошли в систему англо-французской обороны против угрозы нацистской агрессии. В таком случае «линия Мажино» в том или ином варианте, вероятно, была бы продолжена до берегов Северного моря и прикрыла бы собой не только Францию, но равным образом Бельгию и Голландию. Тогда гитлеровской Германии пришлось бы решать очень трудную военную задачу.

После разгрома Франции над «линией Мажино» много издевались, однако без достаточных к тому оснований. Ибо при уровне военной техники 1939 г. эта линия, будь она доведена до моря, представляла бы собой сильное укрепление и весьма серьезное препятствие на пути к завоеванию Франции, при условии, конечно, что Франция действительно хотела бы вести борьбу против нацизма и защищать спою независимость. Имейся налицо такое условие, сомнительно, решился бы Гитлер вообще ее атаковать: слишком велики должны были быть потери для преодоления столь могущественной с военной точки зрения преграды. Но как раз этого основного и решающего условия не существовало ни во Франции, ни в союзной с ней чемберленовской Англии. Отсюда вытекал целый ряд чрезвычайно важных политических и стратегических последствий.

Политические последствия сводились к увлечению руководящих кругов Англии и Франции пресловутой концепцией «западной безопасности» (т.е. ставкой на развязывание войны между СССР и Германией), к политике «умиротворения» агрессоров и, наконец, к «Мюнхену». Руководящие круги Англии и Франции ради своих нелепо-преступных фантазий пожертвовали Эфиопией, Австрией, Испанией, Чехословакией, Польшей и совершенно подорвали среди других народов веру в свою способность противостоять фашистским диктаторам. Это вызвало разложение в малых европейских странах, в частности, в Бельгии и Голландии.