Воспоминания советского дипломата (1925-1945 годы)

И вдруг в ответ на мое донесение о беседе с Иденом я совершенно неожиданно получил телеграмму за подписью И.В.Сталина! Такие вещи случались очень редко. Обычно со мной переписывались либо нарком В.М.Молотов, либо один из его заместителей, чаще всего А.Я.Вышинский. Сталин писал в ней, что он одобряет мой демарш перед Иденом. Его особенно радует, что в своем разговоре с британским министром иностранных дел я сумел так хорошо передать те настроения, которые господствуют сейчас среди советских людей в связи с поведением английского правительства. Советская страна переживает очень тяжелый момент, и немедленная и активная помощь ее союзника чрезвычайно важна и необходима.

Помню, я долго держал в руках телеграмму Сталина и все думал и передумывал, чем бы я мог еще помочь моей Родине. В конце концов в голове у меня сложился некий определенный план.

Я обратился к Сталину с просьбой направить Черчиллю второе послание и в нем поставить два вопроса: об открытии второго фронта во Франции и о снабжении Красной Армии вооружением и военными материалами. Я понимал, что по первому вопросу никаких практических результатов не будет, однако важно было все время напоминать англичанам о необходимости второго фронта. Зато по второму вопросу, судя по господствующим в Лондоне настроениям, есть шансы получить что-либо реальное.

4 сентября днем из Москвы пришло второе послание Сталина Черчиллю, помеченное 3 сентября. Пока телеграмму расшифровывали, пока я переводил ее на английский язык и переписывал перевод на машинке, наступил вечер. Тем не менее я сразу же позвонил секретарю Черчилля и попросил немедленного свидания с премьером по весьма важному и срочному делу. Черчилль назначил 10 часов вечера (он работал обычно очень поздно). Помню, в тот вечер была яркая луна. Фантастической формы облака бежали с запада на восток. Когда они покрывали лик луны, края их начинали светиться рыже-черными тонами, и тогда вся картина принимала какой-то мрачно-зловещий характер, точно мир был накануне своей гибели. Я ехал по знакомым улицам города и думал:

«Еще несколько минут, и наступит большой, чреватый важными последствиями момент. Встретятся представители двух противоположных миров, которые волей истории оказались в одном лагере. Я передам Черчиллю два листа исписанной бумаги. Он прочтет их и затем даст мне ответ. Каков будет этот ответ? Не знаю. Но знаю, что от смысла ответа будет зависеть очень многое, может быть, даже все дальнейшее развитие истории… Хватит ли у меня сил, энергии, гибкости, находчивости для того, чтобы достойно сыграть сейчас свою роль с максимумом успеха для СССР?»

Черчилль принял меня в своем официальном кабинете, где обычно происходили заседания правительства. Он был в вечернем смокинге, с неизменной сигарой в зубах. Около премьера за длинным столом, крытым зеленым сукном, сидел Иден в легком темно-сером костюме. Черчилль исподлобья посмотрел на меня, пыхнул сигарой и по-бульдожьи буркнул:

— Приносите хорошие вести?

— Боюсь, что нет, — ответил я и подал премьеру послание И.В.Сталина.

Черчилль вытащил послание из конверта и, надев очки, стал быстро его читать. Читал он то молча, то вполголоса, иногда останавливаясь и как будто бы продумывая отдельные слова и фразы. Я сидел по другую сторону стола и внимательно следил за его реакцией. Черчилль читал вполголоса:

— «Приношу благодарность, — писал Сталин, — за то, что, кроме обещанных раньше 200 самолетов-истребителей, вы намерены продать Советскому Союзу еще 200 истребителей…»

Когда Черчилль произнес слово «продать», правая бровь у него удивленно поднялась. Я это мысленно отметил, но никаких выводов отсюда пока еще не делал.

Далее Черчилль молча пробежал несколько строк и опять вполголоса прочитал: