Однако реальная жизнь — увы! — слишком часто вырывала нас из мира наших фантазий и заставляла опускаться на землю. Это особенно часто случалось тогда, когда Аля выходила в сад со свежими следами теткиных побоев. В такие минуты в ее живых глазах то и дело сверкали с трудом сдерживаемые слезы, а мое десятилетнее сердце переполнялось острым чувством жалости к Але и одновременно чувством смертной ненависти к ее мучительнице. В такие минуты мы с Алей подолгу и с сладострастием обсуждали планы «мести» Катрин за все ее прегрешения.
— Хочешь, Аля, я сейчас пойду к вам на квартиру, — грозно заявлял я, — и изобью Катрин? У меня есть хорошая палка.
— Нет, нет! Не надо, — хватала меня за руку Аля, лучше меня понимавшая реальности жизни. — Катрин и тебя побьет, и мне еще больше достанется.
Но я не сдавался, брал палку и быстро направлялся к лестнице, по которой жила Аля. Аля бежала за мной, повисала у меня на шее и молила таким в душу проникающим голосом, что мое мужество не выдерживало, и я уступал.
— Я обо всем расскажу моему папе, — находил я выход из создавшегося затруднения, — он сильный, он изобьет твою Катрин.
Но Але не улыбался и такой вариант: за Катрин заступится дядя, а он тоже сильный, очень сильный. Что тогда будет?.. Аля возлагала все свои надежды на какую-то тетю Мэри, которая жила в Англии и которая должна приехать и забрать ее с собой. Вот только что-то тетя Мэри все не ехала…
Однажды в яркий весенний день, каких в Петербурге бывает не много, Аля вдруг прибежала в садик возбужденная, веселая, радостная. На ней было белое кружевное платьице с красными лентами, и вся она была точно олицетворение этого светлого весеннего дня.
— Тетя Мэри приехала! — закричала Аля еще издали. — Она подарила мне это платье.
И Аля с тем инстинктивным, лукавым кокетством, которое является врожденным у каждой представительницы женского пола, стала вертеться предо мной, стараясь щегольнуть своей обновой.
— Мы завтра уезжаем в Англию, — продолжала Аля.
— Завтра? — насторожившись, спросил я. — Значит, ты больше не придешь играть?
Мои слова ошеломили Алю. События сегодняшнего дня, видимо, так ее взволновали, что она еще не успела осознать все их значение.
Она была так счастлива избавлению от злой Катрин, отъезд в Англию под этим углом зрения рисовался ей в таких радужных, только радужных, красках, что теперь мой простой вопрос подействовал на Алю, как струя холодной воды. Оживление ее сразу погасло, на живое личико набежала легкая тень.
— Приезжай ко мне в Англию! — вдруг с облегчением воскликнула Аля, точно найдя решение мучившей ее задачи.
— В Англию? — с недоверием повторил я. — Что мне в Англии делать? Мне и здесь хорошо.
В тот момент я, конечно, не мог предвидеть, что в дальнейшей жизни мне придется иметь немало дел с Англией, а потому с сознанием своей правоты я несколько сурово возразил:
— Нет, лучше ты приезжай к нам в Петербург! Я тебя подожду.
Всякий иной выход казался мне тогда диким. Но Алю не так-то легко было переубедить. Смущенно теребя свое белое платье, она хитро сморщила свой тоненький носик и упрямо повторила:
— Непременно приезжай! Мы будем лазить на деревья.
— А в Англии можно лазить на деревья? — с сомнением спросил я.
— Можно! Можно! Какой ты смешной! — расхохотавшись, откликнулась Аля.
Этот аргумент показался мне заслуживающим внимания.
— Ну, раз на деревья лазить можно, — ответил я, — пожалуй, я приеду.
Гармония вновь была восстановлена.
Через несколько минут Аля убежала домой. Тетя Мэри уезжала на другой день рано утром и пустила Алю в сад только попрощаться с товарищами. Больше я ее не видал. В течение нескольких дней после того, спускаясь в сад поиграть с мальчишками, я испытывал какое-то чувство непонятной пустоты, и мне все казалось, что вот-вот из-за угла появится худенькая фигурка Али. Но потом это прошло. Жизнь заравняла мою первую душевную трещину, как впоследствии она не раз заравнивала другие, гораздо более глубокие.
Мой дядя Чемоданов