Воспоминания советского посла. Книга 1

Примерно таково было впечатление, произведенное известиями о русской революции на передовые круги британской демократии. В течение двух с половиной лет все глубже и болезненнее закручивался винт мировой войны. Все тяжелее становились жертвы, все безысходнее узкий тупик, в который зашло человечество.

И вдруг прогремел удар революции! Вся левая Англия вздрогнула, как от электрического толчка, в сердцах тысяч и тысяч невольно вспыхнула надежда:

— Вот он выход! Вот начало конца бесчеловечной бойне!

Левые круги Англии тоже связывали русскую революцию с войной, но в отличие от господствующего класса их внимание было сконцентрировано на вопросе: освободит ли революция мир от этой войны? И многие, очень многие считали, что освободит.

Я помню, как один из вождей Независимой рабочей партии Филипп Сноуден, с которым я был тогда хорошо знаком, спустя несколько дней после падения царизма в разговоре со мной воскликнул:

— Русская революция очень быстро приведет к концу войны!

А редактор известного лондонского еженедельника «Nation» левый демократ Массингэм на мой вопрос, что он думает о русской революции, убежденно ответил:

— Русская революция — это конец войны.

Старому радикалу, воспитанному на принципах британского парламентаризма, только не нравилось, что в Петрограде слишком много говорят о диктатуре пролетариата и слишком мало почтения обнаруживают к идеям «чистой», т. е. буржуазной демократии.

Таково было не только настроение вождей. Так еще в большей мере думали и чувствовали массы.

31 марта, через две недели после получения первых известий о событиях в Петрограде, лондонская демократия устроила торжественное чествование русской революции. Лейбористская партия, социалистические партии, профессиональные союзы, различные группы радикалов из буржуазного лагеря, отдельные выдающиеся представители политики, литературы, искусства — все объединились в этот день для того, чтобы послать горячий привет сбросившей свои цепи России.

Я как сейчас помню этот митинг. Огромный зал Альберт-Холла, вмещающий до 10 тыс. человек, переполнен до краев. Партер, ярусы, галереи, проходы, даже эстрада залиты шумно-волнующимся морем голов. Позади эстрады великолепный орган, на самой эстраде, в ложах и проходах, по потолку и стенам — красные знамена, красные ленты, красные гирлянды цветов.

На трибуне — лучшие силы демократической Англии, ораторы парламента, писатели, вожди тред-юнионов — а внизу и вокруг — могучая и взволнованная рабочая масса.

Вот говорит Макдональд[102]. Его голос раздается в настороженной тишине, как медная труба. Он призывает трудящиеся массы Великобритании встряхнуться, открыть глаза и внимательно посмотреть на восток, туда, где сейчас творятся всемирно-исторические деяния.

Вот говорит Смайли — вождь углекопов. Он предлагает пролетариату Англии отбросить в сторону горделивую привычку смотреть свысока на своих континентальных собратьев и последовать примеру русских рабочих.

Вот говорит Израэль Зангвилл — один из тогдашних корифеев английской литературы. Он едко бичует лицемерие реакционных представителей британского империализма. С ними, с этими людьми, не может быть никакого мира, с ними можно и должно разговаривать только «по-русски».

Вот говорит Невинсон — один из лучших публицистов Англии, убеленный сединами высокий худощавый старик. Он вспоминает о своих встречах с Кропоткиным, со Степняком-Кравчинским, с Верой Фигнер, с целым рядом других видных русских революционеров. Он читает длинный, длинный список жертв, принесенных русским пролетариатом, русским крестьянством, русской интеллигенцией на алтарь борьбы за освобождение от ига царизма, жертв известных и неизвестных, единичных и массовых, и свою простую, но доходящую до сердца речь заканчивает словами:

— У русских есть хороший обычай: когда на своих собраниях они вспоминают павших в борьбе, то встают со своих мест и, обнажив головы, остаются несколько мгновений в молчании. Последуем сегодня и мы этому примеру. Друзья, встаньте в память тех бесчисленных жертв, которыми русский народ заплатил за свое освобождение!

И весь огромный зал поднялся, как один человек. В течение нескольких мгновений в исполинском куполообразном здании царила такая тишина, что можно было слышать полет мухи. Потом сразу раздались мощные звуки органа — он торжественно и важно исполнял похоронный марш в память бесчисленных жертв революционной России.

Напряжение собрания достигло вышней точки. Подъем настроения был необычайный. У многих на глазах блестели слезы. Сидевший рядом со мной английский социалист — человек сентиментальный и религиозный — наклонился ко мне и сказал:

— Разве этот огромный зал не похож на храм? И разве наполняющая его взволнованная масса не уподобляется толпе молящихся, которые страстно простирают руки на восток, к солнцу русской революции?..