Воспоминания советского посла. Книга 1

В 1925 г. я приехал в Лондон в качестве советника нашего полпредства. Я разыскал Фанни Марковну и вновь постучался в дверь ее скромного жилища на Финчли Роод. Она встретила меня с известной сдержанностью, но очень скоро лед был сломан, и старая дружба восстановлена. Мы много говорили с Фанни Марковной — о революции, о советской власти, о коммунистической партии, о наших стремлениях и планах на будущее. Она часто закидывала меня десятками трудных вопросов и требовала на них прямого и честного ответа. Иногда мы жестоко спорили и не могли прийти к соглашению. Но все-таки мои слова производили на Фанни Марковну известное впечатление: ведь я был для нее «свой человек», один из старых эмигрантов, и ей легче было поверить мне, чем новым людям, которых она раньше не знала. Перелом, начавшийся в душе Фанни Марковны уже прежде, теперь окончательно завершился. Когда в июне 1927 г., после разрыва англо-советских отношений, наше полпредство покидало Лондон, я оставлял Фанни Марковну другом Советского Союза. Перед отъездом в Москву, я зашел к пей попрощаться. Фанни Марковна тепло похлопала меня по плечу и с чувством сказала:

— Я не всегда согласна с вами, большевиками, но я знаю одно — Россия сейчас находится в хороших руках.

Ф. М. Степняк умерла в Лондоне в мае 1945 г. в возрасте около 90 лет. За несколько  лет перед тем она при посредстве моей жены, которая, как уже упоминалось, работала в Лондоне в качестве корреспондента ИМЛ, передала Советскому Союзу архив своего покойного мужа.

В ознаменование революционных заслуг С. М. Кравчинского и ее самой, Советское правительство в течение многих лет выплачивало Ф. М. Степняк пожизненную пенсию.

Приложение 8

Теперь, много лет спустя не только после смерти Кибальчича, но и после рассказа Зунделевича, я могу прибавить к вышесказанному несколько заключительных слов.

В августе 1917 г., уже после падения царизма, в архивах департамента полиции был найден запечатанный пакет, в котором находился проект Кибальчича и относящиеся сюда документы. Из этих материалов выяснилось, что Кибальчич закончил свой проект 23 марта 1881 г., т. е. через шесть дней после своего ареста. Тюремная администрация сообщила Кибальчичу, будто бы его проект передан техническим экспертам, и Кибальчич со дня на день (а дней в его распоряжении было так мало) лихорадочно ждал ответа ученых. Не получая его, он 31 марта, т. е. за два дня до казни, обратился к министру внутренних дел со следующим письмом:

«По распоряжению вашего сиятельства, мой проект воздухоплавательного аппарата передан на рассмотрение технического комитета. Не может ли ваше сиятельство сделать распоряжение о дозволении мне иметь свидание с кем-либо из членов комитета по поводу этого проекта не позже завтрашнего утра или, по крайней мере, получить письменный ответ экспертизы, рассмотревшей мой проект, тоже не позже завтрашнего дня».

Разумеется, Кибальчич не получил никакого ответа на свое письмо, ибо на самом деле с его проектом произошло вот что: 26 марта 1881 г. начальник жандармского управления генерал Комаров представил проект в департамент полиции. На донесении Комарова сделаны были две пометки: 1) «приобщить к делу о 1 марта» и 2) «давать это на рассмотрение ученых теперь едва ли будет своевременно и может вызвать только неуместные толки». В результате проект Кибальчича был запечатан в конверт, подшит к делу и пролежал в архивах департамента полиции свыше 36 лет. Только революция его открыла и сделала всеобщим достоянием. В чем же состоял проект Кибальчича?

Проект был озаглавлен так: «Проект воздухоплавательного прибора. Бывшего студента Института инженеров путей сообщения Николая Ивановича Кибальчича, члена русской социально-революционной партии». Затем следовал текст, который начинался словами: