Воспоминания советского посла. Книга 2

За зеленым столом воцарилось напряженное молчание. Представители капиталистических держав проявили полную растерянность. Подкомитету следовало протестовать против зверского расстрела в мирном городе Альмерии сотен ни в чем не повинных мужчин, женщин и детей. Но не тут-то было! Дипломаты так называемых «демократических» стран до смерти перепугались, как бы теперь не рухнул, подобно карточному домику, весь фарс «невмешательства». Откровеннее всех их истинные чувства выразил французский посол Корбен:

— Наша главная задача сейчас состоит в том, чтобы попытаться спасти работу этого Комитета, я сказал бы даже, существование этого Комитета…[168].

А бельгийский посол Картье, как обычно задремавший во время чтения письма Риббентропа, во-первых, попросил прочитать это послание еще раз и затем, когда просьба его была выполнена, глубокомысленно заметил:

— Надо выяснить, что он (т. е. Риббентроп. — И. М.) понимает под гарантиями?[169]

Это дало направление последующей дискуссии. Уоллес, Корбен, Картье, Пальмшерна на все лады обсуждали, каких именно «гарантий» требует германское правительство в качестве условия возвращения в Комитет. Через все выступления красной питью проходил мотив: «Ах, чем мы можем умилостивить фашистского тигра?»

Зрелище было неприятное и возмутительное!

Каган решительно выступил против «умиротворения» агрессоров. Назвав обстрел Альмерии безобразным фактом, он подчеркнул, что германское правительство, не известив Комитет о своих преступных намерениях, совершенно незаконно «объединило в себе функции прокурора, судьи и исполнителя приговора». Советский представитель требовал, чтобы Комитет как минимум выразил сожаление по поводу невинных жертв этого произвола[170].

Куда там! Юан Уоллес просто пришел в ужас от такой «дерзости» по отношению к фашистским разбойникам. Те же чувства обуревали и большинство других членов подкомитета.

Ища выход из «щекотливого» положения, Картье полушутливо заметил:

— Я не вижу, что хорошего мы могли бы сделать, продолжая сидеть за этим столом, кроме разве как наслаждаться приятной компанией друг друга.

Юан Уоллес вздохнул с облегчением и предложил «разойтись, не принимая никакой резолюции»[171].

Затем он же, а заодно с ним Корбен, Пальмшерна и некоторые другие стали наперебой доказывать, что необходимо обратиться к английскому и французскому правительствам с просьбой уладить возникший конфликт с фашистскими державами «через дипломатические каналы». Впредь до того Уоллес при явном одобрении большинства присутствовавших признал нежелательным созывать заседание Комитета и подкомитета.

Позорная сделка

Казалось, вся злосчастная кампания «невмешательства» пришла к своему естественному концу. Демократические круги в Англии, Франции и других странах вздохнули с облегчением. 

После разгрома Герники и варварского обстрела Альмерии многим стало ясно, что если наглости фашистских держав не дать теперь же решительного отпора, то в дальнейшем это может иметь самые гибельные последствия.

Советское посольство в Лондоне пустило в ход все свои связи, использовало все возможности для быстрейшей и полной ликвидации соглашения и Комитета по невмешательству, принявших такие уродливые формы. Сам я и мои ближайшие помощники (особенно товарищи Каган и Столяр) в течение недели вели бесконечные беседы с журналистами, парламентариями, тред-юнионистами, чиновниками английского государственного аппарата, наконец, с членами правительства и их ближайшим окружением. Мы старались доказать им, что первоначальная идея, положенная в основу соглашения о невмешательстве, на практике совершенно извращена, что позиция Германии и Италии абсолютно исключает возможность действительного нейтралитета великих держав в испанском конфликте, что в сложившейся ситуации так называемый «нейтралитет» «демократических» держав фактически означает интервенцию против республиканской Испании. Отсюда мы делали вывод, что следует воспользоваться уходом Германии и Италии из Комитета и похоронить его в архивах истории с минимумом осложнений и полемики.