Воспоминания советского посла. Книга 2

Надо сказать, такая наша пропаганда в первую неделю июня 1937 г. находила сочувственный отклик во многих умах и сердцах. Она, несомненно, оказала влияние на общественное мнение в Англии и явственно сказалась на поведении не только британского, но и французского правительств в тот критический период. На мою долю выпало вести разговоры с верхушкой лейбористской партии. В течение нескольких дней я встречался и беседовал с виднейшими ее политическими деятелями, а также с руководителями тред-юнионов. Картина при этом получалась довольно странная. Почти все мои собеседники в принципе соглашались со мной, но, когда речь заходила о практических выводах, всегда как-то оказывалось, что сделать ничего невозможно. Политики говорили: «Мы бы с радостью потребовали полной отмены невмешательства, да вот тред-юнионисты на это не согласны». А тред-юнионисты в свою очередь кивали на политиков: «Мы хоть сейчас готовы похоронить невмешательство, да вот они колеблются». Ключ к разгадке этой шарады подсказал мне один не очень видный, но зато более откровенный лейборист радикального толка:

— Наши лидеры — и политики, и тред-юнионисты, — сказал он, — находятся под слишком сильным влиянием правительства и не решаются выступить против него… К тому же они смертельно ненавидят коммунистов и не хотят поддерживать никаких их требований.

Оглядываясь теперь назад, я с полным убеждением могу констатировать, что именно на английских лейбористах (примеру которых следовали и французские  социалисты) лежит главная ответственность за то, что сразу же после обстрела Альмерии не рухнуло все здание «невмешательства» и позорный фарс продолжался еще почти два года.

Кроме лейбористов, я пытался тогда установить контакт и с некоторыми влиятельными людьми из правительственных кругов. Здесь прием был более откровенным: отрицательное отношение к нашим предложениям высказывалось вполне открыто, подчас с мотивировками, которые изобличали у руководящих деятелей Англии полипе непонимание существа происходивших исторических процессов. В этом отношении был особенно характерен мой разговор с лордом Плимутом. Он глубоко врезался мне в память.

Увиделись мы на одном из дипломатических приемов. Встреча эта носила случайный характер и, следовательно, была лишена большей части той официальности, которая обычно сопровождала мои сношения с председателем Комитета в стенах министерства иностранных дел. Я воспользовался такой счастливой возможностью, чтобы получше прощупать истинные настроения Плимута, а стало быть, и британского правительства. Начал я с вопроса о том, что слышно нового в сфере «невмешательства». Плимут ответил, что Англия и Франция ведут переговоры с Германией и Италией о возвращении представителей последних в Комитет и что он, Плимут, надеется на благополучный исход.

— Это очень трудное дело, — пожаловался Плимут. — Вы ведь знаете, как упрямы и неуступчивы правительства Германии и Италии… Но я полагаю, что вскоре мы все-таки встретимся с вамп опять за столом Комитета.

— Простите, лорд Плимут, — перебил я. — Мы ведь сейчас беседуем в частном порядке… Так вот, скажу вам прямо: мне не понятно, почему британское правительство так цепляется за этот Комитет? После девятимесячного опыта всем, кажется, стало ясно, что Комитет по невмешательству, вопреки добрым намерениям его инициаторов, на практике оказался совершенно негодным инструментом для ограничения войны в Испании только самими испанцами.

— Однако вы не станете отрицать, возразил Плимут, — что при тех своих недостатках, которые я очень хорошо осознаю, наш Комитет за эти девять месяцев все таки значительно ослабил опасность возникновения европейской войны..

Плимут помахал полами своего смокинга, который висел на нем слишком свободно, и с горечью добавил:

— Вы видите?.. Я потерял за эти месяцы почти две стоны[172]. Но меня утешает мысль, что это — моя жертва на алтарь европейского мира…

—  Мне не хотелось бы огорчать вас, лорд Плимут, — заметил я, — но должен сознаться, что, с моей точки зрения, деятельность Комитета по невмешательству не только не ослабила опасности европейской войны, а, наоборот, усилила ее.

— Как так? — удивился Плимут.

— Очень просто… Комитет по невмешательству на практике превратился в ширму, прикрывающую мощную поддержку Франко фашистскими державами. Эти державы почувствовали, что им нечего бояться серьезного противодействия их агрессивным планам — противодействия не на словах, а на деле — со стороны Англии, Франции, США. Боюсь, как бы подобный опыт не укрепил у Гитлера и Муссолини уверенность в полнейшей безнаказанности за любые, самые чудовищные диверсии на международной арене. А если это так, то, значит, опасность европейской, может быть, даже и второй мировой войны возросла.

Плимут пожал плечами и с улыбкой превосходства бросил:

— Вы слишком большой пессимист.