5 ноября в Государственной Думе состоялись выборы Президиума. Товарищами Председателя оказались избраны князь Волконский — правый, он же и заместителем Председателя, и барон Мейендорф — октябрист. Секретарем избран Сазонович — правый. Состав Третьей Думы резко отличался от составов Первой и Второй Думы. Представитель социал-демократической фракции Покровский в одном из первых заседаний Думы назвал Думу третьего созыва "Думой 3 июня, Думой контрреволюции", за что был неожиданно награжден оглушительными аплодисментами правых.
5 ноября командиром Гренадерского корпуса в Москве вместо генерала Сандецкого назначен был генерал-лейтенант Экк. По своему характеру это была совершеннейшая противоположность Сандецкому. Экк представлял собой воплощение деликатности и благожелательности. Строгий к себе, скромный, красивый, представительный, он был обворожителен в обращении своем с равными и подчиненными, с начальством держал себя с достоинством. Офицеры и солдаты после строгости и грубости Сандецкого вздохнули свободно. К сожалению только, Экк был чересчур добр и доверчив, и находились люди, которые этим доверием злоупотребляли.
8 ноября я получил отпуск и выехал на Кавказ к моему брату, который в то время был членом Совета наместника в качестве представителя Министерства финансов и торговли. Наместником на Кавказе был граф Воронцов-Дашков — этот благороднейший, чудной души человек, весьма обаятельный в обращении. Долгое время он был министром императорского двора во все время царствования Александра III и в первые годы царствования Николая II.
Так как в то время на Кавказе только-только начинало восстановляться спокойствие, и сообщение по Военно-Грузинской дороге сопряжено было еще с известным риском, а мне непременно хотелось проехать от Владикавказа до Тифлиса в экипаже, то для безопасности я взял с собой, кроме моего камердинера, еще одного стражника, казака Терской области из бывших конвойцев, семья которого проживала на родине близ Владикавказа. Прекрасно и со всеми удобствами, в отдельном вагоне, предоставленном мне благодаря любезности и предупредительности начальника Московско-Курской ж. д. инженера Добровольского, я доехал до Владикавказа.
По выходе из вагона я был приветствован помощником наказного атамана Терского казачьего войска генералом Орбелиани. Оказалось, что граф Воронцов-Дашков, узнав от моего брата, что я еду в Тифлис, сделал распоряжение, чтобы мне было оказано содействие к благополучному проезду по Военно-Грузинской дороге. Такая предупредительность меня глубоко тронула. Почтовая коляска, запряженная четверкой, стояла уже у подъезда станции. Поговорив с Орбелиани, который был товарищем по Пажескому корпусу и по Гусарскому полку с моим двоюродным племянником князем Хилковым (толстовцем) и большим его другом, поблагодарив его очень за любезность, я с моими спутниками сел в коляску и двинулся в путь, заехав с визитом к начальнику Терской области. Когда я от него отъехал, направляясь на Военно-Грузинскую дорогу, проехав мост через Терек, я услыхал за собой топот копыт. Обернувшись, я увидел лихо и красиво мчавшихся казаков-терцев. Когда они поравнялись с коляской — их было 6 казаков, то старший мне доложил, что прислан наказным атаманом сопровождать меня. Мне это было не особенно приятно, так как стесняло меня, но нарушить распоряжение я был не вправе, и пришлось подчиниться. Всю дорогу до самого Тифлиса меня конвоировало от 4 до 6 казаков, сменяясь каждые 10–15 верст. Кроме того, что это было стеснительно, оно и было накладно, так как каждому казаку я давал по серебряному рублю, а старшим — по три. Оказалось, что власти весьма опасались нападения горцев, два почти года почтового сообщения по Военно-Грузинской дороге не было, я был первый пассажир, который проехал по этой дороге после восстановления почтовых станций. Я никогда не забуду того, скажу потрясающего, колоссального впечатления, которое на меня произвело это путешествие. Как мал и ничтожен я казался себе перед представившимся моему взору величием природы.