Воспоминания.Том 1

Не прошло и получаса с момента начала заседания, как ко мне позвонил по телефону тюремный инспектор и доложил, что в каторжном отделении Бутырской тюрьмы беспорядки, ранен надзиратель, а каторжане забаррикадировались. Приказав инспектору немедленно отправиться в тюрьму и оттуда мне доложить подробности, я продолжал заседание, хотя на сердце у меня было очень тревожно и я с нетерпением ждал телефонного доклада. Наконец раздался телефонный звонок, и я узнал от тюремного инспектора, что арестанты заперлись и держат у себя заложниками двух обезоруженных ими надзирателей. Меня это крайне удивило. "Ломайте же дверь и входите", — приказал я. Тюремный инспектор Захаров ответил на это, что в таком случае они могут убить надзирателей. Усмотрев из этих слов нерешительность и неумение выйти из создавшегося положения, я приказал в таком случае ничего не предпринимать и ждать моего приезда. Вернувшись опять в заседание, с трудом сохраняя хладнокровие, я ускорил рассмотрение остававшихся вопросов и, закрыв заседание, быстро поднялся в верхний этаж, чтобы проститься со своими, и, помолившись, отправился в тюрьму. По мере того, как я ехал, в душе у меня становилось все спокойнее и увереннее, и когда я вышел из саней и принял рапорт от начальника тюрьмы, то спокойствие овладело мною вполне. Расспросив о положении дела, я узнал, что беспорядки произошли во время работ в столярной мастерской, где находилось 47 каторжан.

Участие в насилии над надзирателями, по мнению начальника тюрьмы, принимали только трое из них, которые в настоящую минуту и стоят у входной двери, стреляя изредка из глазка по поднимающимся по лестнице. Относительно судьбы надзирателей он высказал предположение, что они убиты. Пройдя через двор, я поднялся по лестнице, направляясь ко входной двери в мастерскую на третий этаж. Площадка перед этой дверью была довольно обширна, в правом углу ее, прижавшись к стенке, стояли тюремный инспектор, 4 помощника начальника тюрьмы, товарищ прокурора, несколько надзирателей и солдат из караула. В глазке двери видно было дуло револьвера, но ни одного выстрела, пока я шел по лестнице, в меня произведено не было. Из этого я вывел заключение, что, очевидно, у них уже наступила реакция, и потому, вероятно, удастся обойтись без кровопролития. Подойдя к прятавшейся группе, я поздоровался с ними. В это время почему-то тюремному инспектору Захарову вздумалось объявить арестантам, что приехал губернатор, на что послышался ответ в вызывающем тоне: "Мы сами это видим". Подойдя к двери, я спросил у них: "Сколько у вас убитых надзирателей?" — "Четыре", — последовал ответ. "А сколько револьверов?" — "Три". — "Где же четвертый?" — "У старшего одна шашка была, револьвера не было". Из этого ответа мы узнали, что старший Шкляев тоже был в мастерской, вероятно, случайно прошедший туда проверить арестантов. Хладнокровие, с которым стоявший у двери арестант-убийца отвечал, было ужасно. Но одно меня удовлетворило, что говорил он правду, а то, до моего прихода, никаких определенных ответов они не давали. Переменив тон с вопросного на требовательный, я сказал: "Немедленно откройте дверь (дверь была заперта изнутри) и отдайте мне револьверы, даю вам три минуты на размышление, после чего дверь будет сломана, и кровь ваших товарищей падет на вас". Они замялись, стали между собой шептаться. Потом послышался голос: "А бить нас не будут, истязать не будут?" — "Бить вас, конечно, не будут, истязать также, вы будете преданы суду".

Пошептавшись опять, они заявили, что отдадут револьверы мне непосредственно в руки. Я им ответил: "В таком случае отворяйте же и впустите меня". Они отворили дверь, и один из трех арестантов, когда я вошел, протянул мне все три револьвера, которые я и передал начальнику тюрьмы. В револьверах оставалось еще 11 зарядов. Я в душе благодарил Бога, который помог мне выйти без кровопролития из создавшегося трагического положения. Но Курлову, в то время бывшему товарищем министра внутренних дел и заведовавшему делами полиции, не понравилась моя тактика, я получил от него секретное письмо, в котором он написал, что "при условиях, при коих учинено убийство тюремных надзирателей, скорее всего казалось бы необходимым применить оружие, а не прибегать к переговорам с арестантами".

Арестанты же учли с благодарностью мой образ действий, и когда в 1919 г., 8 лет спустя, уже после переворота меня судили в Московском революционном трибунале по обвинению в действиях против пролетариата в бытность мою губернатором, двое бывших каторжан из этой группы, занимавшие в то время видные посты, П. П. Ягодзинский и В. М. Козицкий явились в трибунал, помянув меня добрым словом.