За несколько дней до этого праздника, 11 июля, состоялся перелет Петербург — Москва; это был первый русский перелет на такое огромное расстояние. В нем принимали участие 8 пилотов, но только один из них — А. А. Васильев, на "Блерио" 8, совершил весь путь без аварий, вылетев из С.-Петербурга 10 июля в 3 часа 37 минут дня и прилетевший в Москву в 4 часа 18 минут утра 11 июля. Отважный летчик первым проложил русскую воздушную дорогу между двумя столицами, оставшись победителем.
Получив известие, что Васильев вылетел из последнего места своей остановки, я выехал на автомобиле в 3 часа утра на Ходынское поле. Чуть рассветало, было прохладно, на аэродроме было еще тихо, публики почти не было, только у деревянного павильона бродили десятки фигур — чины исполнительного комитета и представители администрации аэродрома. Понемногу начала собираться и публика. Все устремили свои взоры по направлению к Всехсвятскому, с волнением ожидая появление аэроплана. Но вот на горизонте, высоко на небе, образовалась точка, которая все увеличивалась. Сомнений не было — это был аэроплан. Еще несколько минут, и можно было уже разглядеть очертания аэроплана. А когда послышался и шум мотора, восторг толпы неудержимо вырвался из груди, крики, аплодисменты понеслись в воздух. Аэроплан летел неровно, его словно как бы бросало из стороны в сторону, моментами он как бы нырял. Но вот лес над Всехсвятским пройден, шум мотора стал доноситься явственнее, и аэроплан стал быстро спускаться, направляясь к белым флажкам вблизи павильона.
Публика неудержимо бросилась к месту спуска. Авиатор с аэропланом был уже на земле, он бросил руль и, обернувшись, смотрел на публику усталым взглядом. В течение нескольких минут он сидел как бы застывши на своем маленьком, высоком сиденье. А шапки летели вверх, махали платками, аплодировали, кричали от восторга…
Наконец Васильева осторожно сняли, поддерживая за руки. Он неуверенно ступил на землю. Представители Общества воздухоплавания заключили его в объятия, подошел и я, обнял его, приветствуя с победой. Вид у Васильева был ужасный: бледное, измученное лицо, красные, воспаленные глаза. Весь окоченелый, направляется он к павильону. Как только вошел он в павильон, то неудержимо начал нервно, жутко рассказывать о беспорядках, царивших в организации перелета, он говорил, что нигде на остановках не было ничего приготовлено; не было бензина, не было механиков; не было костров, фейерверков для обозначения мест; бранил генерала Каульбарса, который стоял во главе организационного комитета, приписывая все неудачи остальных летчиков плохой организации.
На другой день выяснилась судьба остальных летчиков: молодой пилот Шиманский погиб, не успев вылететь из круга, еще в Петербурге; Лерхе, Уточкин и Слюсаренко получили увечья, особенно тяжкие получил Уточкин, упав с аппаратом в 30 верстах от Новгорода, у него оказалась поврежденной спина, перелом ключицы, вывих коленной чашки и сотрясение мозга. Его привезли в Москву в лечебницу Бакунина, где я его и навестил во время его болезни несколько раз. Остальные летчики — Кампо Сципио, Костин и Агафонов долетели до Валдая и не могли продолжать полетов из-за порчи моторов.
На другой день я получил депешу от Государя императора: "Передайте авиатору Васильеву мое искреннее поздравление с победой на перелете Петербург — Москва и мою благодарность за готовность и впредь работать на пользу отечественного воздухоплавания, успехи и развитие которого близки моему сердцу. Николай".
Я поехал лично к Васильеву и прочитал ему депешу Государя. Он так был счастлив, в таком был волнении от неожиданности такого монаршего внимания, что совсем растерялся; я ему отдал депешу на память.