Воспоминания. Том 1. Сентябрь 1915 – Март 1917

Но, давая такое повеление, – продолжал я, – Святитель Иоасаф сказал в то же время, что эта война послана Господом в наказание людям за грехи их, и что только одна Матерь Божия может теперь спасти Россию, и что нужно, чтобы святые иконы крестным ходом прошли бы вдоль фронта...

В течение свыше года полковник О. добивался, чтобы исполнили повеление Святителя, но безуспешно. Только 4-го сентября этого года ему удалось сделать свой доклад на Общем Собрании Братства Святителя Иоасафа в Петрограде и найти людей, которые ему поверили. Узнав об этом, я, через гофмейстерину Е.А. Нарышкину, довел о содержании доклада до сведения Ея Величества, и Государыне Императрице было угодно повелеть мне доставить святыни в Ставку"...

"Ничего об этом Я не знал, – сказал Государь, выслушав мой рассказ, благодарю Вас"...

Затем, помолчав некоторое время и точно обдумывая что-то, Государь спросил меня:

"Как долго Вы думаете оставить святыни в Ставке?.."

"Это зависит от усмотрения Вашего Величества", – ответил я.

"А когда престольный праздник Песчанского храма?" – спросил Государь.

"Летом", – ответил я.

"Пожалуй, это будет долго: не хотелось бы Мне лишать народ утешения на Рождественских праздниках и в эти великие дни оставлять Песчанский храм без его святыни... Оставьте иконы до праздников, а в середине декабря приезжайте за ними и отвезите их обратно", – сказал Государь, протягивая мне руку.

Пропустив нескольких лиц, стоявших подле меня, Государь подошел к англичанину и вступил с ним в оживленную беседу на английском языке... Потому ли, что англичанин держался очень бойко, потому ли, что разговор велся на иностранном языке, но только Государь чувствовал Себя свободнее и очень непринужденно и весело беседовал с англичанином, который громко смеялся и заражал своим смехом и Государя.

Затем Государь подошел к архиепископу Константину, и здесь произошла неловкость. Архиепископ не решился начать разговор, а Государе не нашелся, что сказать смущенному Владыке. Томительная минута молчания разрешилась тем, что Государь принял благословение архиепископа и молча отошел от него, после чего удалился в Свой кабинет.

Глядя на эту немую сцену, я думал:

"Мое ли дело было говорить Государю о том, о чем я говорил?.. Это должен был сделать архиепископ, или протопресвитер, а не я. И не на общем приеме, стоя, когда приходится ловить каждую минуту, сокращая рассказ до последней возможности, оставляя многое неподчеркнутым, невыясненным, а в частной беседе с Государем, наедине, при условиях, которые позволили бы Государю вникнуть в рассказ, спокойно обдумать его и вынести Свое решение. Разве мыслимо в течение нескольких минут рассказать все то, что переживалось годами!.. Если бы архиепископ взял на себя эту задачу, то не вышло бы неловкости, не пришлось бы тогда Владыке ожидать вопросов Государя и, притом, в тот самый момент, когда Владыка мог и должен был 6ы сказать только одну фразу, прося Государя принять его после завтрака наедине... Тогда бы у Государя получилось полное и ясное представление нарисованной мною беглыми штрихами картине, и Государь мог бы глубже проникнуться значением того повеления Божьего, какое, устами Святителя Иоасафа было возвещено людям... А еще лучше было бы, если бы Владыка, или протопресвитер, заранее подготовили бы Государя, ознакомив Его Величество с главным и предоставив мне ограничиться лишь подробностями... В пределах своих возможностей, я, как мне казалось, сделал все, что мог... Но у меня не было уверенности, что Государь получил из моего краткого рассказа именно то впечатление, какое бы обеспечивало должное отношение к словам Святителя Иоасафа... Тема рассказа была трудная, а момент еще труднее"...

Начался разъезд. Наследник, между тем, оставался в зале и, не обращая внимания на присутствовавших, весело резвился, подбегая то к одному, то к другому, и с избытком вознаграждал отсутствие Отца, перед Которым, все же, на людях, стеснялся.

Я искренне любовался и восхищался Им и той непосредственностью, какая была Им унаследована от Государя. Это был уже большой мальчик, однако совершенно далекий от сознания того положения, какое готовила Ему жизнь... В Нем не было ничего деланного и искусственного, никаких намеков на тщеславие... Его движения отражали не только безоблачную чистоту, но и задушевность, сердечность и простоту и говорили о тех методах воспитания, какие применялись Его мудрою Матерью, озабоченной прежде всего нравственной стороною воспитания Своих детей...

Простившись с Наследником, я вышел из залы, торопясь в гостиницу, где меня ожидал священник А.Яковлев.

Рассказав о. Александру о своих впечатлениях, я снова уехал в город, чтобы сделать визиты епископу Варлааму Гомельскому, губернатору и вице-губернатору, и в тот же день, вечером, вместе со священником А.Яковлевым, покинул Ставку.

Глава XIV. Возвращение в Петроград