Воспоминания. Том 2. Московский университет. Земство и Московская дума

Вопрос поднялся вновь при реформе земских учреждений. Но на этот раз я не стоял за уклонение. Произведенные перемены не полагали существенных преград деятельности собраний и не ставили гласных в стеснительные условия. В это время граф Толстой сошел уже со сцены, а преемник его Дурново, дряблый и ничтожный, не решился проводить начало власти во всей его резкости. Слухи о том, что управы будут назначаться правительством, оказались неверны. Права губернатора были расширены: он мог производить ревизии и по усмотрению не утверждать выборных лиц; члены управы получили права государственной службы и таким образом сделались чиновниками; но в хозяйственном управлении самостоятельность земских учреждений не была умалена. Самое крупное изменение произошло в составе избирательных съездов: они были построены на сословном начале. От дворян землевладельцев отделены были купцы и другие лица, владеющие землею на личном праве, что оскорбляло последних и нарушало единство интересов. Можно было спорить о том, следовало ли при введении земских учреждений придерживаться господствующего в России сословного деления или нет; но после того как они действовали в течение двадцати пяти лет, возвращаться к сословному началу было неуместно и неполитично. Тем не менее, так как в значительной части русских губерний громадный перевес среди личных землевладельцев имели дворяне, то этим состав собраний, в сущности, не изменялся. Гораздо более существенным являлось преобразование сельского представительства. Число гласных от крестьян было сокращено на половину, и губернатору было предоставлено назначение их из числа выборных от волостей кандидатов. Через это они становились чистыми орудиями власти. Такое положение было, впрочем, неизбежно при учреждении земских начальников. Так как последним был открыт доступ в земское собрание, то они в гласных от крестьян получали такую же покорную команду, какую некогда имели мировые посредники. С введением этой реформы, сокращение числа сельских гласных было даже желательно. Однако и этим мало изменялось положение дел. И прежде гласные от крестьян составляли более или менее безмолвную массу, которая следовала за указаниями более образованной части общества. Только при раздорах среди последней они могли получить решающий голос. У нас к этому не было повода: уезд, вообще, действовал дружно; враждующих между собою партий не было, и самые земские начальники подчинялись общему направлению.

При таких условиях я не считал нужным устраняться от преобразованных учреждений. Пока независимые местные жители имеют возможность собираться и решать местные дела по своему разумению и совести, я думаю, что они должны пользоваться своими правами. Частные стеснения имеют тут второстепенное значение. К этому присоединялось и чисто личное чувство. Из всех общественных сфер, которые я видел в России на своем веку, дворянских собраний, городского управления, университетов, ученых и промышленных обществ, наконец, высших правительственных слоев, земские собрания, несмотря на все их недостатки, оставили во мне самые приятные воспоминания. Это не был хаотический шумный сброд, как дворянские съезды; я не встречал тут преобладания личных целей и бесконечного сплетения интриг. Земство представляло цвет местных независимых помещиков, собирающихся для обсуждения общих интересов, без большого запаса сил, но с искренним отношением к делу; это были среда с детства мне близкая и родная, где я чувствовал себя своим человеком, где я со всеми находился в дружелюбных отношениях. Мне хотелось кончить свой век с теми людьми, с которыми я жил и действовал в зрелую пору своей жизни. Потому, несмотря на то, что передвигаться становится для меня уже трудным, я остался гласным, как уездного, так и губернского собрания.

Но были люди, которые решились пожертвовать и этими связями для своих убеждений. Брат Сергей, один из самых чистых и вместе мягких людей, каких я встречал на своем веку, не мог примириться с искажением любимых им учреждений. После долгих мытарств по самым разнообразным службам, после многих путешествий, даже кругом света, он наконец уселся в своем родном городе и всею душою предался земскому делу. Долго он был председателем Тамбовского мирового съезда; после смерти Вышеславцева его громадным большинством выбрали председателем губернской управы. Все его ценили и любили. И, несмотря на то, когда последовали реакционные реформы, он не только не хотел оставайся почетным мировым судьею, но вышел даже из гласных. По этому поводу он писал мне: