Воспоминания торговцев картинами

Так представляет себе простой народ работу министра. Те же, кому довелось познакомиться с ней поближе, придерживаются иного мнения.

Во время войны, когда я находился в Канне у Ренуара, он сказал мне, протягивая письмо от своего сына, служившего в авиации: «Вот, Воллар, почитайте, что пишет Жан. Он жалуется на то, что им дают самолеты, на которых можно только сломать себе шею. Поэтому разыщите Клемантеля и расскажите ему об этом!..»

По возвращении в Париж я позвонил господину Клемантелю и попросил его о встрече, сославшись на Ренуара.

– Заходите в министерство, – сказал он. – Вы расскажете о том, чем занимается сейчас Ренуар, это меня отвлечет от дел. Я буду ждать вас послезавтра, в воскресенье. Итак, приходите к половине восьмого утра, мы сможем спокойно побеседовать.

В условленный час я увидел министра сидящим перед чашкой чая; он просматривал бумаги, лежавшие у него на письменном столе.

– Прошу вас подождать всего одну минуту, – сказал он.

В этот момент вошел секретарь и принес письмо, которое нужно было срочно отправить.

Прочтя и подписав послание, господин Клемантель произнес:

– Я в вашем распоряжении.

Но дверь снова отворилась, и появился служащий с визитной карточкой в руке.

– Ах да! – воскликнул министр. – Это майор авиации, который непременно хочет со мной поговорить, хотя он относится к военному министерству. Поскольку визит может затянуться, не зайдете ли вы ко мне в полдень? Мы поедем и пообедаем у меня дома в Версале, там, по крайней мере, нас никто не побеспокоит.

В полдень господин Клемантель беседовал во дворе министерства с двумя господами; чуть поодаль стоял майор авиации, все еще дожидавшийся своей очереди. Министр отпустил штатских, а затем сказал офицеру:

– Я забираю вас с собой в Версаль, где мы сможем поговорить.

Когда наш автомобиль тронулся с места, подбежал секретарь. В руках у него была папка, которую он передал министру.

– Да, действительно, я совсем забыл. Мне надо изучить эти материалы.

Министр с головой ушел в досье, которое занимало его внимание, пока мы ехали в Версаль. Когда мы входили в дом, в прихожую ворвался повар.

– Соус для лангуста приготовил я! – выкрикнул он. – Вы расскажете мне о последних новостях.

Сказав это, он сорвал с себя атрибуты шеф-повара и предстал перед нами в качестве «господина». Клемантель познакомил его с нами. Повар оказался художником Дюмуленом, которого я сначала не узнал из-за его необычного одеяния.

После завтрака, когда майор авиации решил, что господин Клемантель наконец-то сможет уделить ему несколько минут, пришли другие посетители, у которых также была назначена встреча с министром. Чтобы вывести своего мужа из затруднительного положения, мадам Клемантель сказала:

– Мой друг, дети хотели бы показать нам свое кино.

И в луче проектора «Пате-Беби» замелькали кадры «Красной Шапочки», «Кота в сапогах», «Спящей красавицы», и все это продолжалось до тех пор, пока не объявили, что чай подан.

Скоро министр попросил разрешения удалиться в свой рабочий кабинет. Впрочем, посетителям уже пора было отправляться в Париж.

Когда мы уходили, министр, обращаясь к майору авиации, сказал:

– Вы убедились, майор, что у меня не было ни минуты свободного времени. Изложите на бумаге все, что вы хотели мне сказать, так будет лучше: я сам передам ваше письмо в военное министерство.

До вокзала мы добирались пешком.

– Я уже второй раз берусь исполнять обязанности повара, – сказал человек, приготовивший соус для лангуста, – и мне не удалось побыть с министром наедине хотя бы пару минут. Каждое воскресенье повторяется одна и та же история, а уж чтобы заполучить Клемантеля на неделе…

Мы сели в поезд. Майор авиации по-прежнему имел озабоченный вид. Я спросил у офицера, каково положение нашей авиации.

– Все, что я думаю по этому поводу, мсье, вы найдете в этой книжечке.

И, достав из кармана доломана брошюрку, он сунул мне под нос… моего «Юбю в авиации»!

– Сущая правда! – воскликнул он. – Нам сбагривают аппараты, которые ломаются как спички, и это называется «надежными самолетами»; впрочем, они приносят немалые доходы конструкторам, поднаторевшим в своем ремесле. Господам парламентариям нет никакого дела, что мы там гробимся! Да здравствует Франция и барыши!

Пассажиры уже косились на нас. К счастью, поезд подъехал к парижскому вокзалу…

Как-то раз, когда мы встретились с ним после разделения палат, господин Клемантель сказал мне:

– Бернхейм хочет, чтобы я выставился у него. Через несколько дней я уезжаю в Овернь. Вот край, созданный для живописца! Холсты, кисти… Какие чудесные каникулы меня ожидают!

Ибо для Клемантеля взять отпуск значило опять же работать.

Через несколько недель, оказавшись в Виши, я получил от него записку, в которой он приглашал меня на завтрак. Таким образом я смог познакомиться с Овернью, чем-то напомнившей мне юг.

Приехав к министру, я заметил на террасе, поднявшейся над виноградниками, кресло, над которым возвышалась огромная соломенная шляпа.

– Это мсье Бурдель, – сказала сопровождавшая меня горничная.

Я хотел к нему подойти, но услышал:

– Он спит…