Воспоминания торговцев картинами

Знаменитая картина, не удостоившаяся такого внимания, «Казнь императора Максимилиана» была столь же ценным повторением, что и полотно, которым гордится музей в Мангейме. Брат мадам Мане посчитал этот холст менее удачным из-за его недостаточной «проработанности». Картина занимала слишком много места на стене, и повторение «Максимилиана» сняли с подрамника, свернули в рулон и убрали в чулан, запихнув под какую-то мебель. Однажды брату мадам Мане пришло в голову, что из этого полотна, считавшегося безнадежным в смысле продажи, можно что-то «извлечь». Например, сержант, заряжающий ружье, взятый в отдельности, мог сойти за жанровый мотив. Поэтому сержанта вырезали и продали. Оставшуюся часть картины, казалось, пристроить было тем более нелегко, что животы солдат, приложивших ружья к плечу, покрыла полоса кракелюров. Холст вернулся на прежнее место под мебелью, откуда брат извлек его еще раз, чтобы предложить мне. Я помню, как опечалилась мадам Мане, когда эти остатки были разложены на полу.

– Какое несчастье, что Эдуар так долго трудился над картиной! Сколько прекрасных вещей он мог бы нарисовать за это время!

Я заключил сделку. Но свернутое полотно надо было отнести мастеру, дублирующему холсты. О том, чтобы сесть в омнибус с громоздкой «печной трубой» в руках, не могло быть и речи. Я пошел искать фиакр. Сев в экипаж и положив рулон к себе на колени, я вынужден был постоянно следить за тем, чтобы не повредить его в дороге; мне приходилось ставить своего «Максимилиана» вертикально, наподобие огромной свечи, когда фиакру грозила опасность оказаться зажатым между двумя каретами. Без происшествий я доехал до улицы Кретте и вошел в ателье Шапюи, специалиста по дублированию холстов.

– Однако не является ли «Сержант», которого я подбивал новым полотном для мсье Дега, частью этой разрезанной картины?! – воскликнул он. – Мсье Дега сказали, когда он покупал «Сержанта», что остаток холста был случайно уничтожен.

Я показал этот холст Дега, и он, сразу узнав в нем картину, из которой был вырезан «его сержант», оторопел и, желая выразить свое негодование, сумел произнести лишь следующие слова:

– Опять семья! Остерегайтесь семьи!

Затем, успокоившись, художник встал между мной и картиной и, положив на нее руку, как бы в знак того, что эта вещь переходит к нему, сказал:

– Вы продадите ее мне. А мадам Мане скажете, что я хочу иметь ноги сержанта, которых нет на моем куске, и вдобавок то, чего не хватает на вашем фрагменте, – группу, образуемую Максимилианом и генералами… Скажите ей, что я заплачу…

Я отправился к мадам Мане. Выслушав меня, ее брат покачал головой.

– Я думал, – произнес он, – что сержант только выиграет, если убрать ноги, которые болтались внизу какими-то лохмотьями; так же и солдаты, приготовившиеся стрелять, выглядели лучше без группы генералов и того, что осталось от головы Максимилиана… Если бы я мог предположить, что куски холста, все изъеденные стенной селитрой, представляют еще хоть какую-то ценность, я не пустил бы их на растопку печи.

Я счел нужным рассказать Дега лишь о том, что недостающие части холста погибли из-за того, что они висели на сырой стене. Но он снова начал кипятиться: «Видите, Воллар, как надо остерегаться семьи!»

И на куске холста, размеры которого соответствовали первоначальным размерам оригинала, он наклеил «Сержанта» и фрагмент «Казни императора Максимилиана», купленный у меня: таким образом пустоты указывали на недостающие части.

«Семья, остерегайтесь семьи!» – возмущался Дега, подводя посетителей к восстановленной картине.

Помню, один бестактный человек спросил у него в связи с этой историей:

– Мсье Дега, а не разрезал ли и сам Мане вашу картину, на которой были изображены он и его жена?

Художник резко его оборвал:

– Но кто вам позволил, мсье, судить Мане? Да, это так. В конечном счете, возможно, прав был он. Тогда в дураках остался именно я, так как в приступе ярости я снял со стены небольшой натюрморт, который подарил мне Мане, и написал ему: «Мсье, я возвращаю Вам Ваши „Сливы“…» Ах, какое это было красивое полотно! В тот день я порядком сглупил, потому что, когда я помирился с Мане и попросил его вернуть мне «мои» «Сливы», выяснилось, что он их уже продал!

На аукционе, состоявшемся после смерти Дега, «Максимилиан» был приобретен Национальной галереей в Лондоне; она затем подвергла полотно новой операции: два составляющих его фрагмента были сняты с холста, на который наклеил их Дега, восстанавливая картину, и каждый из кусков был заключен в отдельную рамку.

На той же распродаже коллекции Дега среди других произведений Мане можно было увидеть и картину «Ветчина» и «Портрет мадам Мане» (жена художника изображена на ней в белом платье на голубом диване); обе эти замечательные вещи еще и в 1894 году, то есть более чем через десять лет после смерти художника, находились у его вдовы и ждали своего часа.