Воспоминания торговцев картинами

Вспоминаю об ужине, на который меня пригласил граф Кесслер. Это было в ресторане «Тур д’Аржан», сохранившем типично французский облик, несмотря на то что его посещало много иностранцев. Правда, надо сказать, что всюду, где есть хорошее вино, чувствуешь себя во Франции; а погреба «Тур д’Аржана» пользовались заслуженной репутацией, равно как и его метрдотель, знаменитый Фредерик. Я испытал что-то вроде страха, когда увидел утку с кровью, составлявшую гордость ресторана, но должен признаться, что блюдо оказалось очень вкусным. Можно сделать только один небольшой упрек: я люблю гладко выбритых и коротко подстриженных метрдотелей, а у Фредерика были длинные волосы и густая борода.

Помню, среди приглашенных была немецкая баронесса редкой красоты. Присутствовали там и Аристид Майоль и, если мне не изменяет память, один знатный немец, барон фон Боденхаузен. Это был высокий и крепкий малый, которого я скорее мог бы представить одетым в офицерский мундир, с саблей в руке, следящим за тем, как маршируют строевым шагом его люди. Граф Кесслер приобщил барона фон Боденхаузена к современному искусству. Поэтому я несколько раз видел его у себя в магазине. Однажды, когда речь зашла о статуе Жанны д’Арк работы Фремье, мой брат вспомнил фразу Мишле о том, что чудо, совершенное Жанной д’Арк, состояло в примирении французов. При этих словах барон фон Боденхаузен, который в тот момент с восхищением рассматривал холст Сезанна, резко обернулся и бросил на моего брата взгляд, в котором сверкнули искорки гнева. Я подумал: «Как он может негодовать по поводу исторического факта, имевшего место пять веков тому назад и даже не затрагивающего честь Германии?» Когда вскоре, в 1914 году, разразилась война, я понял, почему сама мысль о примирении французов перед лицом врага вызвала у барона раздражение.

Два посетителя, пришедшие на организованную мной выставку, говорили на каком-то непонятном иностранном языке. Один из них, купив холст Гогена, удалился. Я спросил у его спутника, оставшегося посмотреть картины, что это за язык, на котором они изъяснялись. «Русский», – ответил он. Я сказал коллеге из Москвы, что один из его соотечественников кое-что купил у меня и заплатил не торгуясь.

– Русский, который не торгуется! Должно быть, вы имели дело с каким-нибудь поляком…

Из этого я заключил, что покупать не торгуясь несвойственно истинно русскому человеку.

По поводу любителей искусства из России один из моих клиентов, которому не откажешь в стопроцентном русском происхождении, поскольку он всегда торговался (он москвич, но фамилию его я забыл, помню только, что она заканчивается на «ев»), сказал мне однажды:

– Один из ваших коллег меня просто потрясает. Когда я имею с ним дело, он всегда уступает мне картину на сумме, которую я наметил в качестве максимально возможной для себя. Честное слово, можно подумать, что он читает мои мысли!

Но, как я узнал позднее, читал торговец не мысли клиента, а из-за плеча его машинистки. Последняя, русского происхождения, записывала секретные переговоры между коллекционером и его соотечественником, которого он всегда брал с собой: они обсуждали друг с другом, до какого предела можно дойти.

Русскому темпераменту свойственна нездоровая импульсивность. Коллекционер из Москвы, господин Морозов, ожидал Мориса Дени. Художник должен был заняться оформлением его квартиры. Младший брат господина Морозова не раз говорил о том, что с большим удовольствием познакомился бы с этим мастером, приход которого был намечен на другой день. Во время разговора брат играл револьвером, лежавшим на столе, и вдруг воскликнул:

– А что, если мне застрелиться!

И, поднеся револьвер к голове, пустил себе пулю в лоб.

Однажды в магазин вошел посыльный из гостиницы. Он сообщил мне, что один клиент ищет «вот такие» картины, и показал на ню Сезанна, выставленные в витрине. И в самом деле, на другой день он вернулся вместе с русским, неким графом Сназиным, который, глядя на «обнаженных» Сезанна, покачал головой и сказал:

– Это очень грубо сделано. Мне нужны хорошо нарисованные ню, очень изысканные «непристойности»…[48] Словом, работы тех художников, которые изображают обнаженные модели так же похоже, как ваш Месонье поля, занесенные снегом. Я хочу приобрести сорок живописных работ, чтобы проиллюстрировать сочиненную мной сказку для детей… Один негритянский принц купил на рынке двух юных мальчиков. Вернувшись во дворец, он облачился в тунику из зеленой кисеи, украшенную красными бантиками. Что касается мальчиков, то одного из них он нарядил болгарским генералом, а другого русским матросом и обучил их этим… как вы говорите по-французски?.. шалостям…

Не пытаясь вникнуть в смысл сказанного, я только сообщил русскому, что подобных художников, удовлетворяющих его вкусу, он найдет в Люксембургском музее.