Воспоминания. Траектория судьбы

И вот все эти шедевры приехали к нам. И Павел Дмитриевич Корин, наш главный реставратор, замечательный художник, велел нам ни к чему не прикасаться, особенно к доскам. Все, что написано на досках — иконы, картины XV–XVI веков, — должно высохнуть само. Их нельзя было ни нагревать, ни сушить искусственно. «Вот когда высохнут, — сказал он, — мы и начнем реставрацию». История с высыханием продолжалась больше года. И наконец Корин занялся их реставрацией. Сегодня реставраторы очень благодарны ему за то решение. За верно найденную методику. То, как самые «тяжелые» картины живут сегодня, это достижение Павла Дмитриевича, который избрал для них правильный режим постепенного самоосушения. Конечно, пену с картин он убрал сразу. Но потом не стал торопиться, а доверился «самовыздоровлению» этих шедевров.

Работа была проделана колоссальная. Процентов тридцать коллекции было серьезно реставрировано. Да и остальные пришлось реанимировать: где скол, где трещинка…

Выставки Пабло Пикассо

Выставку Пикассо 1956 года мы не по своему желанию сделали (хотя, конечно, хотели этого страстно). Это было предложение Министерства культуры. Да, идеологический контроль чуть уменьшился, но до настоящей свободы выбора было еще очень далеко. Нам просто указали: «Вы сделаете». Видимо, надо было укреплять отношения с французской компартией. А Пикассо — коммунист. Он сам предложил сделать выставку в стране, которая коммунизм тогда строила. Он ведь не просто авангардист, а «правильный» авангардист, свой, революционный. В конце концов, он автор «Голубки», ставшей символом мира. Подумали, поговорили и решили не портить отношения с французской компартией. Я до сих пор считаю чудом, что выставку в принципе разрешили. Сначала показали мы ее в Москве, потом в Эрмитаже.

Сегодня, спустя годы, все на первый взгляд выглядит очень просто — нам велели, картины прислали, мы развесили и открыли. А тогда на вернисаж в музее скопилось огромное количество народа. Открытие задерживалось. Приглашенные начали перешептываться: «Отменили, отменили, не будет никакого Пикассо!» И тогда Илья Эренбург вышел и сказал: «Вы ждали этой выставки двадцать лет, подождите еще двадцать минут». Все облегченно вздохнули, поняли, что все-таки откроют. Вот такая история.

На той самой первой выставке в Москве самого Пикассо не было. Он не приехал. Более того, Пикассо в СССР вообще никогда не приезжал. И так получилось, что лично я с ним не была знакома. Не случилось, увы. Общались мы с Пикассо только через Лидию Николаевну Делекторскую, через Илью Эренбурга, который, конечно, знал Пикассо лично. Зайдешь, бывало, к нему в гости и услышишь: «Как-то у Пикассо…»

А в 60-м году состоялась еще одна выставка Пикассо. Ее мы уже провели по собственному желанию, нам никто не предлагал. И стали проводить его выставки каждые десять лет. У нас было много материала. Да и в постоянной экспозиции Пикассо присутствовал все время.

Мы тогда очень много сделали для популяризации в СССР современного западного искусства. Думаю, мы и вправду были, если можно так сказать, «особым» местом. Как только появлялась «опасная» выставка, так кто-то говорил: «А давайте ее сделаем в музее зарубежного искусства. Зарубежное же! Да и вообще, кто их там знает, что они делают в своем Пушкинском? Никто не придерется». Третьяковка в силу своего статуса многого не могла. И Академия художеств тоже. Другой уровень.

А мы не просто могли. Мы хотели. И нашим «хотим — можем» все пользовались. Вот и все.

Венецианская биеннале

А в 1960 году меня командировали на Венецианскую биеннале. На целых пять месяцев, с выставкой советских художников. Помню работы Яблонской, отличную подборку военного плаката… Наш павильон был в ужасном, просто в разгромленном состоянии. Мне, правда, деньги выделили на ремонт. А дальше — все сама. Я наняла контору, услугами которой на биеннале пользовались, они нам все сделали — за две недели отреставрировали весь павильон. И мы провели отличную выставку. Даже получили приглашение поехать с этой выставкой в Югославию. Но я уже не могла — были всякие проблемы: домашние, служебные. И я вернулась в Москву. А выставка поехала дальше.