Воспоминания великой княжны. Страницы жизни кузины Николая II. 1890–1918

– То, что я пишу сейчас, приходит ко мне в совершенно законченной форме; измененные, они только утратили бы свежесть вдохновения. Я должен писать. После того как мне исполнится двадцать один год, я больше писать не буду. Все, что сейчас во мне, должно найти свое выражение сейчас; потом будет слишком поздно…

И его работа продолжалась. В стопочку страниц, лежавшую у его локтя, добавлялись новые аккуратно отпечатанные листки со звучными рифмами. В более легкомысленном состоянии он рисовал очень хорошие карикатуры. Был целый альбом рисунков, изображающих забавные эпизоды нашей семейной жизни. Они были такие остроумные и меткие, что на них нельзя было смотреть без смеха.

В то время мои сводные сестры были еще маленькими и жили своей отдельной детской жизнью. Они не были похожи друг на друга внешне, и характеры у них были разные. Старшая, Ирина, была худенькая, задумчивая и чувствительная девочка. У нее были правильные черты лица, и она походила на отца. Вторая, Наташа, была веселой и живой, с вздернутым носиком, пухлыми розовыми щеками и красивыми белокурыми локонами. Отец испытывал к своим младшим детям совершенно особую нежность, а они обожали его.

Я никогда не умела обращаться с детьми. Слишком отчетливо помню свое детство, и все, что в поведении взрослых людей тогда удивляло и ранило меня, теперь, казалось, каким-то странным образом перенеслось на мои отношения с детьми. Импульсивно я старалась стать ближе моим младшим сестренкам, старалась показать им, что я понимаю их лучше, чем они думают, но все мои усилия пропадали даром. Они не боялись меня, нельзя сказать, что они не доверяли мне, но в их представлении я неизменно принадлежала к категории взрослых. Только одна вещь крепко объединяла нас: наша общая детская любовь к отцу. Это такое прочное чувство, что даже сейчас наши отношения строятся главным образом на наших воспоминаниях о нем.

Девочки боготворили Володю и беспредельно восхищались им. Он пользовался этим, чтобы заставить их выполнять все свои желания. Репетируя с ними роли в пьесах, которые написал, он безжалостно гонял их часами. Чрезвычайно польщенные его вниманием, сестры терпеливо сносили его грубость, брань, даже шлепки. Он часто заставлял их плакать, и все же каждую новую пьесу они встречали с неизменным восторгом и совершенно не ценили, когда я или какой-нибудь другой взрослый пытались защитить их от Володиной тирании.

В начале лета я уехала в Москву. В то время все друг другу советовали, как лучше всего спрятать драгоценности и имущество. Наши деньги и ценные бумаги были конфискованы в самом начале революции, и у нас оставалось лишь то немногое, что находилось в частных банках. У меня также было достаточно драгоценностей, которые сами по себе составляли большой капитал, и мне нужно было придумать, в какое место поместить их, где они были бы сохраннее. Один друг порекомендовал мне Московский ссудный банк. Я послушалась его совета и, взяв свои футляры с драгоценностями, поехала в Москву, где остановилась в обители тети Эллы. Я не видела ее несколько месяцев. Ничто вокруг нее не изменилось, атмосфера была все та же, но меня поразил усталый и больной вид тети. Она, которая всегда была в работе, теперь проводила большую часть времени в плетеном шезлонге с какой-нибудь вышивкой или вязаньем в руках.

Мы обстоятельно поговорили о текущих событиях и о причинах, которые вызвали их. Однажды вечером, когда я рассказывала ей о жизни арестованного императора и его семьи, я добавила, что если она хочет послать им письмо, то я могла бы найти способ доставить его. Ее глаза стали жесткими и холодными; губы сжались. Она достаточно резко ответила, что ей нечего сказать сестре, они давно уже перестали понимать друг друга.

Я молчала. Больше ничего не было сказано, но я ясно почувствовала в ее ответе отзвуки того, что произошло между ними за два месяца до революции во время их последней встречи. Это была кульминация долгих усилий моей тети показать сестре, куда заведут ее и всю Россию неискренние советники и упорство в собственных заблуждениях.

Время от времени звучал сигнал тревоги. Совет солдатских и крестьянских депутатов обретал все большую и большую власть. С начала лета, а особенно со времени приезда Ленина, свержение слабого Временного правительства ожидалось в любой момент. День восстания назначался уже не раз, и у многих была точная информация относительно шагов и намерений большевиков. Мы жили слухами или предостережениями самого различного характера, которые посылали нам наши неизвестные доброжелатели, чье рвение преувеличивало и даже искажало факты.