Воспоминания великой княжны. Страницы жизни кузины Николая II. 1890–1918

И все же я надеялась. Недоразумения в это время происходили постоянно. Далеко не редко эти аресты были несанкционированными. Когда мы ехали назад в Петроград, я решила предпринять отчаянный шаг и обратиться напрямую к правительству. Я позвонила в Зимний дворец, где проводило свои заседания новое правительство. К телефону подошел член кабинета М.И. Терещенко; я поговорила с ним. Его тон был доброжелательным. Он сказал, что приедет навестить меня, как только сможет. Вскоре после этого он уже входил в мою гостиную. Это была первая встреча с человеком, принимающим активное участие в работе нового режима. Едва ли я знала, каким я ожидала его увидеть, но была сильно удивлена, как я помню, его безупречной внешностью и манерами. Он слушал меня с большим вниманием и пообещал выяснить причину ареста, а также сделать все возможное, чтобы этот приказ был отменен.

Несмотря на его благожелательность и все обещания, я больше никогда не слышала о нем. Расстроенная, растерянная, не зная о том, что Временное правительство доживает свои последние дни и что сам Керенский был малозначащей фигурой в глазах Совета, я почти наугад кинулась в другом направлении.

Прежде всего я решила повидать отца. Первым шагом было получить разрешение. Несколько преданных друзей взялись помочь мне, и после долгих часов ожидания в различных штабах разрешение было получено. Выписанное для гражданки Романовой, оно давало мне право на получасовую беседу с бывшим великим князем Павлом Романовым в присутствии офицера охраны.

Вооруженная этой бумагой, я поехала в Царское Село. Путятин поехал со мной. У ворот нашего заднего двора – по всей видимости, это был пропускной пункт – я показала свой пропуск офицеру охраны, которого позвали солдаты. Молодой офицер прочитал бумагу, молча посмотрел на меня и сделал знак солдатам открыть ворота.

Путятин остался на улице. Я последовала за офицером, который вел меня по хорошо знакомому пути. Мы пересекли двор и, повернув за угол дома, подошли к веранде. Я услышала голоса. В нескольких шагах спиной ко мне стоял мой отец и разговаривал с девочками. Рядом лицом ко мне стоял солдат с винтовкой. Немного дальше гуляла моя мачеха с Володей. Я не могла говорить. Володя первым увидел меня.

– Мариша! – закричал он и подбежал ко мне.

Все обернулись, и на лице моего отца была такая радость, которая вознаградила бы меня за любую муку.

Мы вошли в дом по-прежнему в сопровождении офицера. В столовую подали чай. Это было уже не то чаепитие, которые у нас бывали когда-то. Теперь не было ни пирожных, ни вкусных булочек, ни масла. Хлеб, который мы ели, был ржаной, а для чая не было сливок. Но радостная атмосфера, как мне показалось в состоянии волнения, была та же, что и раньше.

Офицер сел с нами за стол. Мачеха предложила ему чашку чая. Он поставил ее перед собой и начал с явным смущением помешивать чай ложечкой, очевидно пытаясь не слушать наш разговор. Посидев так некоторое время в молчании, не зная, куда девать глаза, он внезапно вскочил и выбежал из комнаты.

Я пробыла почти час. Закончив пить чай, мы пошли в гостиную. Туда офицер пришел за мной, чтобы сопроводить на улицу. Благодаря его доброжелательному отношению у нас была возможность обсудить положение. Было решено, что я постараюсь повидаться с Керенским и получить от него отмену ареста. До моего бракосочетания оставалось всего несколько дней, и мы хотели в этот день быть все вместе.

Глава 27 Керенский

После неоднократных затруднений и многочисленных попыток установить контакт мне сказали, что Керенский может принять меня только поздно вечером, около одиннадцати часов.

Я взяла извозчика и поехала в Зимний дворец. У входа меня ожидал молоденький адъютант. Я поднялась вместе с ним по широкой каменной лестнице, которая выглядела непривычно голой – ковровая дорожка была содрана. На каждой ступени нам приходилось уступать дорогу группам оборванных солдат, которые беспрестанно ходили вверх и вниз.

Мы дошли до комнат императора Александра III. В бальной зале, через которую я проходила, собрались люди, очень много людей, но я, казалось, двигалась как во сне, и лица расплывались. Я заметила только, что при моем появлении в зале все разговоры стихли.

Провожатый подвел меня к высоким дверям из красного дерева. Там мы остановились. Он вошел один, чтобы объявить о моем приходе, и через мгновение открыл дверь, сделал мне знак войти, повернулся и ушел.

Я стояла перед Керенским. Несмотря на волнение, я внимательно смотрела на него и теперь помню каждую деталь его внешности. Он был среднего роста, с лицом, расширяющимся к скулам, и большим узким ртом; его волосы были подстрижены ежиком. На нем были надеты бриджи для верховой езды, сапоги и темно-коричневый френч военного покроя без погон. Левую руку он держал несколько неестественно между пуговицами френча, подобно Наполеону, в то время как правую протягивал мне. Поздоровавшись, он указал мне на кресло, стоящее рядом с массивным столом из красного дерева.