Небольшая толпа людей, среди которых мы сначала в ужасе распластались у стены, не надеясь на спасение теперь, когда черные дула винтовок были нацелены на нас, все разом легли на землю. Я осталась стоять. Я просто не могла лечь на землю под дулами винтовок этих людей и предпочла встретить неизбежное стоя. Моя голова не работала, я не думала, и все же я не могла лечь на землю.
После первого залпа раздался второй. Я слышала, как пуля ударилась в стену прямо над моей головой, затем еще две. Я была еще жива. Я не помню, как и куда ушли солдаты, не помню, что происходило вокруг. Помню только, что я обернулась и увидела на яркой желтой штукатурке дома три глубоких дыры, а вокруг них белые круги там, где отскочила известка. Две дыры почти слились в одну, третья находилась чуть дальше.
То, что случилось потом, осталось в моей памяти как непрерывный кошмар. Подробности часов, которые мы провели в тот день на улицах Москвы, окутаны туманом, пропитанным чувством непередаваемого ужаса и отчаяния. Мимо меня бежали люди, они падали, поднимались или оставались лежать; крики и стоны смешивались с громом выстрелов и взрывами снарядов; в воздухе висела пыль и отвратительный запах. Мою голову переполняло так много впечатлений, что она больше их не воспринимала, разум отказывал. Мы добрались до стариков Путятиных только после пяти часов вечера, проведя весь день, с девяти утра, на улицах.
Я не помню, как и когда мы вернулись в дом Юсуповых. Только знаю, что канонада не стихала в течение всего следующего дня, смешиваясь со звоном церковных колоколов, от которого делалось еще горше. Слуги забаррикадировали все входы; на протяжении всей той ночи и последующего дня мы жили в ожидании вооруженного нападения. Однако, к счастью, дом находился на окраине города, и банды, которые грабили дома и квартиры в центре, не добрались до нас.
Ночью второго дня поднялась тревога. Мы, конечно, не спали. Внезапно в тишине, которая объяла город с наступлением ночи, мы услышали топот тяжелых сапог, затем стук чем-то тупым и тяжелым в дверь. Эти звуки, шедшие с улицы, ясно отдавались эхом по всему дому. Мы слушали, затаив дыхание. Я не могла пошевелиться. Но все огни были погашены, дом с улицы был окружен толстой стеной, и мародеры, очевидно, не знали местности и не знали, чей это дом. Потоптавшись какое-то время у стены, они решили уйти, но не преминули сделать несколько выстрелов в сторону дома. Их пули попали в стену.
Так прошло два-три дня. Стрельба не прекращалась. Мы были отрезаны от всех. Слуги боялись выходить за продуктами. Когда все запасы, которые были в доме и которые мы очень экономно использовали, совсем иссякли, нам пришлось собраться на совет и обсудить наше положение.
Только короткая улица и широкая площадь отделяли нас от Николаевского вокзала. Наилучшим выходом казалось, привлекая как можно меньше внимания, попытаться вернуться в Петроград.
Ординарец моего мужа находился с нами в Москве. Он вызвался пойти вечером под покровом темноты на вокзал и выяснить, ходят ли поезда. Он считал, что в своей серой солдатской шинели он не привлечет к себе особого внимания. Я помню, с какой тревогой мы смотрели, как он уходит. Вскоре он вернулся с сообщением о том, что в Петроград ходят поезда; он также узнал, что, по всей видимости, большевистское восстание имело успех, хотя потери были огромны. Пострадало огромное количество зданий, добавил он, а Кремль больше всего.
Мы решили собрать наши вещи и пойти на вокзал. Было уже поздно, когда мы покинули дом и в сопровождении ординарца и дворника, которые несли наши чемоданы, двинулись по улице, погруженной в кромешную тьму. Площадь была как чернильница. Но мы никого не встретили и благополучно добрались до вокзала.
Вокзал являл собой необычное зрелище. Люди в нем сидели или лежали, навалив кучей рядом с собой свой багаж или тюки. Многие сидели там уже три дня без еды, не меняя положения. Воздух был плотным и удушливым от человеческих испарений. Разговоры, споры, ругань сливались в сплошной гул.
В толпе было много раненых, перевязанных какими-то тряпками. Там и сям шныряли подозрительные с виду солдаты и околачивались нищие в неописуемых лохмотьях.
Мы ничего не смогли узнать, за исключением того, что большевики одержали победу над войсками Временного правительства; ничего не было известно и о том, произошло ли что-нибудь в Петрограде.
Наконец, после бесконечных расспросов и ожидания мы узнали время отправления поезда на Петроград. Казалось невероятно странным, что еще существуют такие вещи, как поезда. И когда мы все-таки сели в вагон, моему удивлению не было границ, так как это был обычный, чистый, старомодный спальный вагон первого класса с вежливым кондуктором, электричеством, начищенными зеркалами и дверями и чистым постельным бельем.
Мы благополучно добрались до Петрограда, хоть и не по расписанию. Казалось, там все тихо. Мы поехали домой на Невский. В ту же минуту, как я вошла в дом, поспешила наверх к супругам Лайминг, чтобы узнать, что случилось в наше отсутствие.