Воспоминания великой княжны. Страницы жизни кузины Николая II. 1890–1918

Мой мозг отказывался принимать простоту такой развязки. В тот момент мне казалось вполне естественным ожидать чуда. Я не удивилась, если бы ударила молния или произошло бы землетрясение. Но это была историческая смерть, и подсознательно я ожидала, что за этим последуют знамения, как после смерти Спасителя на кресте. Я также не могла свыкнуться с мыслью, что все надежды потеряны; и хотя в последнее время власть была не такой, какой ей следовало быть, все же, на мой взгляд, она была неотъемлемой частью моей страны; я не могла представить Россию без династии. Это словно тело без головы…

Утешительные мысли проносились в моей голове, и я поделилась ими с Рузским, желая услышать им подтверждение. Старик задумчиво посмотрел на меня; он не хотел лишать меня надежды и при этом не мог поддерживать во мне иллюзии.

– Великий князь Михаил никогда особенно не интересовался государственными делами. Ответственность может испугать его, а также люди, которые сейчас стоят у руля. Очень трудно, почти невозможно выработать правильную оценку ситуации в Петрограде, рассматривая ее из Пскова. Тон председателя Думы выдавал смятение на грани беспомощности. Ситуация меняется с каждым часом. Осторожные, мудрые люди в меньшинстве. Вопрос стоит так: будут ли они проводить какой-то определенный курс? Во всяком случае, завтра я закажу в соборе «Те Деум», после чего будет прочтен манифест императора об отречении и восхождении на трон великого князя Михаила. Это может оказать успокаивающее воздействие.

На этом мы расстались. Было уже четыре часа. Адъютанты проводили меня до больницы. Я поднялась по темной лестнице и вошла, спотыкаясь, в свою комнату.

Позднее тем утром Рузский прислал посыльного с просьбой, чтобы я пришла в собор на службу. По его словам, революционное волнение распространилось и в Пскове. Было бы хорошо, если бы я появилась на публике, чтобы нельзя было сказать, что я спасовала перед лицом новых обстоятельств. Я не стала спорить; мне было все равно. Не помню, кто пошел вместе со мной.

Площадь и собор были заполнены толпой народа. Там было много солдат; их грудь украшали красные ленточки, лица были взволнованны.

Войдя в церковь, я встала позади Рузского; кто-то всунул мне в руку красный бант. Я взглянула на него невидящими глазами, а когда возвращалась домой, то обнаружила его крепко зажатым в своей перчатке.

Священники в своих блестящих золоченых ризах вышли на середину церкви. Началась служба. Но настроение было не набожное; обычная торжественность момента совершенно отсутствовала. Почти никто не обращал внимания на богослужение. Это был все тот же «Те Деум», но вся атмосфера была новой. Гимн звучал сам по себе; прихожане были сами по себе. Казалось, все с нетерпением ожидали конца бесконечного действа, чтобы обсудить более актуальные темы.

Лица не выражали ни особой радости, ни волнения – только любопытство. После прочтения манифеста и вознесения молитвы за продление дней жизни нового царя и нового правительства я протолкалась через толпу на крыльцо церкви. До сих пор путь для прохода нам всегда расчищала полиция, но сегодня ее не было. Толпа с явным удовольствием толкала старого генерала, офицеров его штаба и меня и старалась не уступить ни дюйма. Однако пока еще в их отношении не было настоящей провокации. Их глаза смотрели на меня с холодным любопытством, но наградой им было немногое, так как лицо мое было неподвижно, глаза сухи и пусты, а тело, казалось, окаменело. Я спустилась по церковным ступеням, села в машину, и меня отвезли домой.

К вечеру в городе начались беспорядки. Толпы неуправляемых солдат бродили по улицам; заключенных выпустили из тюрьмы.

За стенами нашей больницы это вызвало ощутимую реакцию. Наши раненые больше не выпрямлялись, когда к ним обращались врачи; они начали прогуливаться по коридорам в нижнем белье и курить – и то и другое было запрещено. Сидящие больше не вставали, когда я проходила мимо, и сначала я слышала робкие шуточки, а потом уже и грубые замечания. И хотя мне уже было неприятно проходить через палаты, я, тем не менее, делала это дважды в день по пути в столовую и обратно. После первого дня врачи попросили меня больше не приходить в перевязочную. С этим я согласилась. Я видела, что это уже не моя больница. Мой ребенок уже больше не был моим; постепенно его оторвали от меня, и я ничего не могла с этим поделать.

Утром 17 марта официально подтвердились слухи об отречении великого князя Михаила, которые начали циркулировать по городу еще накануне. Приблизительно в это же время до нас дошел также и знаменитый приказ № 1. Изданный Советом солдатских и крестьянских депутатов без ведома Временного правительства, он устанавливал власть Советов в армии, отменял подчинение солдат офицерам и фамильярное обращение «ты», которое использовали офицеры, разговаривая с солдатами.