Воспоминания великой княжны. Страницы жизни кузины Николая II. 1890–1918

После этого я стала чувствовать себя в Швеции менее свободно. Моя тоска по родине усилилась. В Швеции нашлось много того, чем я восхищалась: ее высокая культура, стремление к порядку, колоссальная способность к организованным формам жизни. Но я оставалась лишь наблюдателем, и, вместо того чтобы по достоинству оценить это, что, без сомнения, мне следовало сделать, я обнаружила, что обращаюсь воспоминаниями к моей собственной бескрайней стране. Эта цивилизация, развитая до такой степени, что индивидуальные усилия уже не имели значения, в которой не было больше места для полета фантазии, тяготила меня. Чем больше я узнавала Швецию, тем больше мечтала о России, которая была так близко на карте, а на самом деле – так далека от меня, и чувствовала почти с ощущением вины, что я шведская принцесса только по титулу.

Однако в те дни моя привязанность к России была в основном романтического и сентиментального характера. Я ничего не знала о ее нуждах, о политических, экономических или каких-либо других существенных сторонах жизни, и если временами ощущала смутную обеспокоенность положением на родине, то скорее интуитивно, неосознанно. Кроме того, в те годы, которые я прожила за границей, Россия переживала краткий, сравнительно мирный период. Дума, после нескольких неудачных попыток добиться самостоятельности действий, была вынуждена замолчать ради самосохранения. С 1906-го по 1911 год правительство возглавлял Столыпин, человек проницательный, честный и энергичный, который был единственной значительной политической фигурой того времени, крупным по масштабу государственным деятелем. Единственным темным пятном на, казалось бы, чистом небосклоне было присутствие при дворе, начиная с 1907 года, некоей загадочной фигуры по имени Распутин. Бывали и прежде другие малопонятные личности, но их пребывание при дворе было кратковременным. Его же власть по какой-то неизвестной причине все продолжалась, а влияние не поддавалось объяснению.

Каждый мой приезд в Россию все больше убеждал меня, что там, среди нарастающего хаоса, и находится истинное поле деятельности для меня. И дело было не в том, что эти визиты были особенно приятны. Я приезжала как иностранная принцесса, и принимали меня соответствующим образом. Тем не менее я чувствовала, что здесь, в России, моя жизнь, моя работа, что здесь, а не в Швеции я найду применение своей энергии.

Дмитрий уже больше не жил в Москве. После моего замужества он переехал в Санкт-Петербург и поступил в кавалерийскую академию, где так усердно трудился и так страдал от одиночества, что его здоровью, и так никогда не отличавшемуся крепостью, был нанесен серьезный вред. С ним, конечно, был генерал Лайминг, а император и императрица, которые очень любили брата, часто виделись с ним. Однако советы людей, далеких от всякой реальности, какими были обитатели Царского Села в тот период, не могли значительно помочь ему. Он был лишен жизни в семье в то время, когда она оказалась бы для него драгоценной и необходимой поддержкой. И, будучи теперь конным гвардейцем, он имел образ жизни, как в военном, так и в общественном плане, который был даже еще более изнурительным для человека его возраста и хрупкого телосложения. Его одиночество, слабое здоровье постоянно занимало мои мысли. Я всегда беспокоилась о нем, не имея возможности что-то предпринять, и это тоже играло определенную роль в том, что мои мысли все чаще обращались к России.

Чтобы бороться с этим, я рано вставала и весь день занимала себя делами. К осени 1910 года мы обосновались в нашем новом доме в Оукхилле.

Моя дорогая Цецилия Фалькенберг, фрейлина, которая приехала в Россию, чтобы сопровождать меня в Швецию, вышла замуж и покинула меня. Я болезненно скучала по ней, так как она всегда вносила радость в мою жизнь и окружала меня почти материнской лаской. Более того, она была человеком недюжинного ума и такта. Но при выборе моих двух новых фрейлин мне очень повезло, а лейтенант Рудебек согласился оставить военную службу и стать нашим казначеем и постоянным управляющим нашего хозяйства. Мы все четверо жили вместе в Оукхилле, и я часто была благодарна за таких преданных и приятных компаньонов.

Оукхилл был расположен недалеко от Стокгольма, на холме, возвышающемся над узким проливом. Он был окружен зелеными полянами парка приблизительно на милю вокруг, а его сад террасами спускался к воде. Великолепные дубы дали ему имя.

Дом был светлый и просторный, современный и удобный – в общем, самый милый из тех, в которых я когда-либо жила. В то время у меня не было вкуса, и в убранстве, вероятно, это сказывалось, но в общем дом выглядел приятным, непретенциозным. Я была очень рада переехать из мрачного дворца.

Как только все было более или менее приведено в порядок, я дала бал, чтобы отпраздновать свое двадцатилетие. Помню, это было приятное событие. Цветы мне прислали из Ниццы; дом был ими заполнен; когда гости уходили, то уносили их охапками.