Воспоминания воображаемого друга

Мы сидим в классе миссис Госк. Миссис Госк рассказывает о своих дочерях, Стефани и Челси. Она все еще не настоящая миссис Госк. Я вижу печаль у нее в глазах. Она не прыгает по классу, будто там пол горит под ногами. Но дети все равно сидят на краешках стульев. Освальд тоже сидит на краешке стула. Он не сводит глаз с миссис Госк. Наверное, потому он не замечает, что исчезает. Он исчезает быстро. Гораздо быстрее, чем Грэм. Я боюсь, что к концу учебного дня он исчезнет совсем.

Освальд поворачивается ко мне.

Я собираюсь с духом. Он знает, что исчезает. Я это вижу.

— Обожаю миссис Госк, — говорит Освальд.

Я улыбаюсь.

Освальд снова переключается на миссис Госк. Она уже закончила рассказывать о своих дочках. Теперь она объясняет, что такое «сказуемое». Я не знаю, что такое сказуемое. По-моему, Освальд тоже не знает, но кажется, это сказуемое интересует его больше всех в классе. Он не сводит глаз с миссис Госк.

Я знаю, что должен делать. Не знаю, каким образом я это сделаю, но я должен найти способ. Так нужно.

Кажется, когда миссис Госк в классе, невозможно поступать неправильно.

— Освальд, нам нужно идти, — говорю я.

— Куда? — спрашивает он, не отрывая глаз от миссис Госк.

— В больницу.

Освальд сморит на меня. Эти его «гусеницы» над глазами снова целуются.

— А как же Макс? Его нужно спасать.

— Освальд, ты исчезаешь.

— Ты уже знаешь? — спрашивает он.

— А ты?

— Да, заметил утром, когда проснулся. Руки стали прозрачные. Ты ничего не сказал, и я подумал, что это пока незаметно.

— Нет, заметно, и я знаю, что это значит. Если мы не вернем тебя Джону, ты исчезнешь.

— Может быть, — говорит Освальд.

Но в его голосе нет сомнения. Он, как и я, знает это наверняка.

— Не «может быть», — говорю я. — Я знаю, что говорю. Джон верит в тебя, потому что ты каждый вечер с ним разговариваешь. А вчера тебя с ним не было, потому что ты был со мной. Потому ты стал исчезать. Мы должны вернуть тебя ему.

— А как же Макс? — спрашивает Освальд.

В его голосе я слышу крохотный призвук злости, и это меня удивляет.

— Макс — мой друг, и я знаю, что он бы не захотел, чтобы ты умер из-за него. Это неправильно.

— Я хочу спасти Макса, — говорит Освальд. — Я должен сделать выбор.

Он сжимает кулаки и таращит на меня глаза. Я невольно думаю, что в классе у миссис Госк даже Освальд ведет себя правильно.

— Я хочу, чтобы ты его спас, — говорю я. — Только не сегодня. Мы должны вернуть тебя Джону. А завтра ты можешь спасти Макса.

— Я могу опоздать к Джону, — отвечает Освальд. — Даже если я вернусь, я его больше не чувствую. Думаю, уже слишком поздно.

Я тоже так думаю. Я помню, что случилось, когда я попытался спасти Грэм. Я начинаю верить в то, что если воображаемый друг начинает исчезать, то этого уже не остановить. Но я не хочу говорить это вслух.

— Ты умрешь, если мы что-нибудь не предпримем, — говорю я.

— Все в порядке. Я знаю.

— Такие, как мы, не становятся призраками, если ты на это надеешься. Ты просто исчезнешь навсегда. Как будто тебя никогда и не было.

— Нет, если я спасу Макса, — говорит Освальд. — Если я спасу самого храброго мальчика в мире, я останусь.

— Нет, — отвечаю я. — Ты исчезнешь, и никто о тебе не вспомнит. Даже Макс не будет о тебе вспоминать. Тебя не станет, и все.

— Ты знаешь, почему я так злился, когда мы в первый раз встретились? — спрашивает Освальд.

— Ты думал, что я — призрак. И ты думал, что я собираюсь украсть Джона.

— Да, но не только из-за этого. Еще я злился, потому что в той больнице все было так, как будто я не существую. Я завис в той палате, в коридорах, мне было не с кем поговорить, нечем заняться, не на что посмотреть. Может, я и не призрак, но там я был как призрак.

— Чушь какая, — говорю я.

И это действительно чушь. Мы с Освальдом будто поменялись местами. Теперь я стою злой, испуганный и хочу кому-нибудь врезать, а Освальд спокоен, как дурак. Он тает у меня на глазах, и его это не волнует. Он не хочет бороться.

Он напоминает мне Грэм после того, как наш план по ее спасению провалился. Грэм тоже смирилась.

И тут Освальд делает невероятное. Он меня обнимает. Он обхватывает меня своими огромными руками и стискивает мои плечи. Он отрывает меня от сиденья. Впервые он касается меня не для того, чтобы ударить, и это странно. Освальд тает, но обнимает меня.

— Я узнал, что исчезаю, сегодня утром, когда проснулся и посмотрел сквозь руки, — говорит он, все еще не отпуская меня. — Сначала я испугался, но я и в больнице все время боялся. А теперь я познакомился с тобой и с Тини. Я катался в лифте и на автобусе. Я познакомился с миссис Госк. Я спасу Макса. Это важнее, чем все, что я сделал в своей жизни.

— Ты подумай о том, что ты мог бы еще сделать, — говорю я.

Освальд опускает меня на место. Мы смотрим друг другу в глаза.

— Ничего я не сделаю, если буду торчать в больнице целыми днями. Лучше одно приключение, чем вечность в больнице.

— Это неправильно, нужно попытаться, — говорю я. — Мы как будто бы сдаемся.

— Неправильно не спасать Макса, — говорит Освальд. — Он самый храбрый мальчик на свете. Мы должны его спасти.

— Ты можешь спасти его, после того как спасешь себя.