Воспоминания Жанны Кригер

Начали оформлять документы. Ко мне пристали с вопросом: «Где твой муж?» А что я отвечу? Ну, не приехал, что тут поделаешь. «Как это — нет мужа?» — спрашивают служащие. «Да так, он остался в России!» А допытывались так по той причине, что многие обманывали министерство абсорбции и социальное обеспечение. Приезжали вместе, а регистрировались врозь, и таким образом получали большее пособие. Потому что по каким–то не очень умным правилам семейной паре начисляют пособие меньше, чем двум отдельно живущим пенсионерам. Есть такая лазейка, и репатрианты узнали о ней и пользуются, иногда успешно, если обман не раскрыт. Вот и мне не хотели верить, никак не могли признать, что я приехала одна. Вызывали по одному то Борю, то Мишу: «Где отец?» А кончилось все тем, что деньги дали только Мише, а мы с Борисом были вдвоем, я проходила у них, как мать–одиночка. И нам денег не дали, потому что неизвестно, куда подевался Юра.

Уже в аэропорту я поняла, что сделаю глупость, если поеду в Кирьят — Ям. Почему? На севере страны главный город Хайфа. И во все эти кирьяты люди ездят через Хайфу. И я тут же все переиграла и детям говорю: «Едем в Хайфу!» Они удивились оба: «Как Хайфа? Мы же собирались в Кирьят — Ям»? Я им отвечаю: «Море есть и в Хайфе, но, кроме того, там есть и Сохнут, где оформляют документы и куда придется частенько обращаться». Ну, а там развозили всех по желанию. Называй город или поселок — и тебя везут.

И вот мы в три часа ночи приехали к месту назначения. Никого знакомых. Единственный был Феликс, и с тем дороги разошлись. Куда приехали, зачем? И я впервые подрастерялась: «Ребята, — говорю, что делать–то?» Но я ни на минуту не сожалела о том, что выехала из России. Всё стояли перед глазами эти фашиствующие мужики из общества «Память», тщательно разглядывавшие лучи звездочек — одни задницы торчат. А морды — абсолютно лишенные даже признаков интеллекта. Попадись такому в лапы!

Нас вскоре поселили в гостиницу. Деньги есть только у Миши. И он сказал, что будет пока нас содержать. А мы приехали как раз в пору осенних еврейских праздников. Сохнут закрыт, разговаривать не с кем. Положение пиковое. Хорошо хоть поселили в гостиницу и дали поесть. Поели мы, я и говорю: «Ребята, не знаю, что делать». Да и чувствую себя отвратно. Надо ходить по инстанциям, добиваться справедливости, надо в магазин пойти, купить еду, а какой из меня ходок — еле на ногах стою.

Парни взяли инициативу на себя, стали заниматься домашними заботами. Пошли на базар, купили овощей, соки. И уже стало немного веселей. В нашем номере не было кондиционера, но зато был душ. Можно было ополоснуться, прийти в себя. Это был сентябрь 1990 года. В Израиле еще стояла жара. А Хайфа по климату похожа на Тель — Авив. Там идешь, а на тебе одежда мокрая, такая влажность воздуха. И я говорю ребятам, что вся надежда теперь только на них. Я их привезла сюда, а больше ничего не могу. Нет здоровья, и с этим ничего не попишешь.

Первый день кое–как прожили. Миша пошел в какой–то ресторанчик, узнать, как там можно перекусить. Вернулся и говорит: «Это не для нас, там цены слишком кусучие!» Вот и жили мы на овощах да на фруктах, правда, купили хлеб.

Теперь настало время подумать и о жилье. Не может же гостиница стать нашим домом. Пошли они искать квартиру на съем. А тогда какой съем был? Никакой тебе абсорбции, никакой помощи со стороны — все на своих плечах приходилось нести. А мы ведь еще тепленькие, только прибыли, на иврите — ни слова. Спасало то, что оба сына хорошо знали английский. Я знала французский, да и то лишь приблизительно. Но с кем тут разговаривать а-ля Франсе?

Я немного пришла в себя и вышла из гостиницы. Сидит на скамеечке какой–то мужчина и осматривает меня с любопытством с ног до головы. «Чего, — подумалось, — уставился?» А он: «Я вас вчера видел по телевизору!» И рассказывает мне, как я разговаривала с президентом страны. То есть не успела приехать в страну, а уже на улице в лицо узнают…

Словом, пошли мои мальчики искать съемную квартиру. Я говорю Мише, он за старшего: внимательно посмотри, что за квартира, чтобы не дорогая была. У нас с Борей — ни копейки, а главное — никакой ясности, когда с нами разберутся. Да и Сохнут отца с нас требует, а где я им его возьму? Когда праздники прошли, мы пошли к чиновникам Сохнута. Разговор жесткий, бескомпромиссный:

— Где ваш муж?

— В Свердловске.

— Он что — не приедет?

— Может быть, и не приедет, откуда я знаю?

— Пока вы не разберетесь, денег мы вам не дадим.

Такой приговор, который не подлежит обжалованию. В Израиле все споры с чиновниками решаются в их пользу. Вот и ищи жилье! На что тут можно было рассчитывать? И нашли мои мальчишки дешевенькую квартирешку. Не в том квартале, где арабы живут, где евреи, напротив двух синагог. Прибежали ко мне, рассказывают про эту самую квартиру, а пойти, глянуть, что они там сняли, у меня нет сил. Мало того, что давление высокое, так ведь еще и жарища такая — совсем не российская. Говорят мои сыновья:

— Но там, мама, в середине потолка есть дырка.

— Как дырка?