Воспоминания Жанны Кригер

Чиновник же уперся — ни в какую не хочет подписывать документы.

Тогда Борис говорит:

— В общем, так, мама, ты тут оставайся, а мы поехали.

Чиновник встрепенулся:

— Ты что — с ума сошел? Что ты делаешь?!

— Вызывай «скорую» и вези ее в больницу, — отвечает Борис. — Мне ее некуда девать.

— А что ей даст караван?

— Ну как — что даст? Полежит, успокоится, может быть, давление понизится…

И чиновник подписал документы. И мы поехали в этот караван. А он был — просто прелесть. Новенький, чистенький. И главное, в нем есть все, необходимое для жизни. И душ, и телефон и все остальное. И две комнаты все–таки, пусть небольшие, но очень удобные. Что еще надо? Я в этот караван переехала. Боря с Аней сняли в Иерусалиме квартиру, а Катю я забрала к себе. Дело в том, что она оказалась не записанной в документы матери. Приехала не с ней. И ни в какой детский сад ее не берут. А матери надо работать. Пришлось помогать. Девочка была очень красивой, я ее Катенком называла. Сейчас ей уже семнадцать лет! Такая смешная девчушка была! Все понимала. Слышит, что ее куда–то отдают, глазенками водит:

— Жанна Борисовна, а у вас знакомые в караване есть?

— Конечно, есть, Катенька.

— А мы будем ходить в гости?

— Разумеется, будем!

Это ее вполне устраивало. А в караванном поселке жили бухарские евреи, с которыми я подружилась. Люди очень гостеприимные, щедрые… И мы с Катенькой частенько к ним наведывались. Как–то вернулись мы домой. Сидит моя Катенька на диване, ладошкой животик гладит и говорит:

— Жанна Борисовна, у вас слишком много знакомых.

И в самом деле, многовато. Куда ни зайдешь, всюду угощают, да такие угощения, что сил нет отказаться: и плов тебе, и шашлык, да мало ли что еще!

Я полюбила детей моих невесток. Катенька вообще моя любимица. Да и Паша тоже весьма милый мальчик. Кстати, Паша уже поступил в колледж. Ему восемнадцать. То есть, все мои опасения оказались совершенно напрасными. Дети не принесли мне никаких проблем.

В конце концов все у нас разрешилось. Дали деньги. Определили мне стопроцентную инвалидность. А она подкреплена хорошей пенсией. С квартирой тоже сняты все проблемы. Расположилась в караване, и это мне очень нравится. Живу, как барыня. Одна на две комнаты. Салончик такой уютный… Конечно, мебель вся — из мусорного ящика. Но жить можно. Дети постоянно приезжают, и я могу их достойно встретить, угостить. Но, пожалуй, важнее всего тот факт, что у нас никогда не было никаких раздоров. Полное взаимопонимание с невестками установилось без всяких проблем и разборов, а с сыновьями я вообще всегда ладила. Невестки у меня оказались работящие обе, чуткие, внимательные и я их обеих полюбила. Мишина жена Верочка — прекрасная швея. И она все время мне что–то шила. Анечка не шьет, но она всегда обо мне заботилась, вечно покупала какие–то вещи, дарила, когда уехала в Канаду, я сказала: «Ну все, мой магазин закрылся!» Правда, с Катенькой первое время бывали некоторые осложнения. Маленькая же она еще, к тому же любила маму, скучала по ней. Вроде бы все хорошо, а позвонит, Аня, поговорит с ней, девочка радуется, а трубку повесит и начинает плакать. Да так, что не успокоишь. Дело доходило до того, что я просила Аню не звонить, чтобы лишний раз не травмировать ребенка. Но ведь и это — тоже не выход из положения…

После четырех с половиной лет такого благополучного житья приезжает по туристской визе муж. Я его сразу же прописала, стали мы жить по–прежнему, только стопроцентную инвалидность с меня сразу же сняли. Почему? Да по той причине, что пока я мать–одиночка, мне можно быть полной инвалидкой, а мужняя жена таковой быть не может ни при какой погоде. С такой логикой можно и спорить, но только до тех пор, пока она не станет государственной. Тут уж ничего не поделаешь. Присвоили мне шестьдесят процентов инвалидности, без разговоров. В Израиле степень инвалидности измеряется в процентах. И в зависимости от процентов устанавливают и размер пенсии, и всякие там льготы.

Осмысливая теперь прошедшее, я понимаю, что все в моей новой жизни в Израиле складывалось к благу. Если бы не удалось выбить караван, я бы потом не получила квартиру в Ашкелоне. Ведь что получилось? Настало такое время, когда страна решила отказаться от караванных поселков. Их просто ликвидировали во всех городах, потому что надо было на освободившихся площадях строить новое жилье. И в то же время содержание таких поселков дорого обходилось казне. Куда девать жителей? Их расселяли в стационарные дома. Но теперь мне полагается квартира, так установили чиновники. Предложили выбор. Мы выбрали город Кармиель. Там дом на земле. Тоже чисто израильское выражение, означающее первый этаж с небольшим участком земли. И я, конечно, согласилась. Один знакомый поехал в Кармиель, посмотреть, что это за жилье, вернулся и говорит:

— Жанна, мой домик свободный, а твой кто–то уже занял.