Восшествие цесаревны. Сюита из оперы или балета

У моря у пещеры нимф и рощи, с дарами нимфам – свитки на ветвях, картины на холстах или на досках, скульптуры мраморные, чего тут нет, - сбегаются девушки и юноши, одетые слегка или в хитонах и туниках, то розовых, то белых, в сандалиях с изящною тесьмой, и с грацией во всех движеньях тел, на празднество иль таинство какое, с приветствиями, вскриками повсюду «Елена!» и «Троянская война!»

Там склон амфитеатром возвышается,  внизу лужайка, вход в пещеру – сцена, куда Хор девушек идет с напевом.

      ХОР ДЕВУШЕК
Собрались мы сегодня рано. Солнце,
Горячее еще, слепит нам очи.
И в теле, как любви желанье, лень
Стыдливо прячется куда-то в тень.
     (Обращаясь одна к другой

.)Куда? Известно, в самую промежность,
Когда все тело сковывает нежность.
        (Смеются.)
К самой себе, а может быть, к цветку?
Скорей всего к подружке иль к дружку!
    (Становясь в глубине сцены.)
А что у нас сегодня на примете?
          (Со вскриками.)
С Елены спрос: за все она в ответе!
За блуд и за Троянскую войну.
Пускай покается, признав вину!
     (Зачиная пляску.)
Когда все это было? Только пена
Хулы и славословий, о, Елена!

Идет там репетиция, наверно. Из публики две девушки сошлись, - одну зовут, как слышно, Каллиопа, другую Терпсихора, словно муз, - и юноша по имени Платон, быть может, сам философ знаменитый, но в юности, иль в наши дни вновь юн, подобие былого, как ягненок.

Платон, высок и статен, отзывается:

    - Призвать на суд Елену! Пусть ответит, виновница всегреческой войны и разрушенья Трои, стольких бедствий!

Каллиопа смеется:

     - Когда повинна, только в красоте!

    Терпсихора словно в пляске:

    - Призвать на суд Елену! Пусть ответит, как предалась измене с чужестранцем!

    - Гостеприимство оказала, верно!

               ЕЛЕНА
      (выбегая на сцену, как на зов

)Элизиум не мир теней, - театр?
Все заново играй за актом акт
Все небылицы, сплетни и клеветы,
Весь вздор от века, что несут поэты?
      (Предстает совсем юной.)
Нет, жизнь моя невинна и чиста,
Как юности от века красота,
Ну, а любовь нам кажется порочной
И даже грезы стыдны, как нарочно,
И смехом отзываешься тотчас,
Чтоб худо не подумали о нас.
А ласки мужа – исполненье долга,
Когда и неги не проявишь много,
Сочтут за сластолюбие гетер,
И жизнь твоя в семье – вся из потерь.

          ХОР ДЕВУШЕК
А если ты дочь Зевса, с красотою,
Прелестно лучезарной и простою,
Как в небе просиявшая звезда,
Ужель тебе все можно без стыда?

    Елена обращается к публике:

Платон бормочет с удивленьем тихо:

     - Разумно рассудила… Неужели прекрасна и настолько же умна? – тут он опускается на землю и засыпает, на сцене все растерянно застывают.

Раздаются голоса: «Занавес! Занавес!»

Императрица из первого ряда кресел, засмотревшись на Платона, поднимает руку: «Стойте!» Она столь явно залюбовалась юношей, что все невольно стали оглядываться на камер-юнкера Ивана Шувалова, фавору которого, очевидно, наступает конец.

Императрица подала знак музыкантам, мол, играйте что-нибудь соответствующее.

Среди зрителей великая княгиня Екатерина Алексеевна, сгорая от любопытства:

- Кто этот Платон на самом деле? Он еще играл Трувора в одной из трагедий Сумарокова, на которых я зевала, а сидела, желая узнать его имя.

- Никита Бекетов! – пронеслось по залу.

Наконец музыка утихла, занавес задернут. Императрица исчезла за кулисами.

Камер-юнкер Иван Шувалов, на которого все оглядывались, некоторые с сочувствием, другие не без злорадства, вышел из зала. Никита Бекетов, кадет 19 лет, обладал мужественной красотой будущего воина, это несомненно преимущество перед книжником в глазах женщин, стало быть, и императрицы, прекраснейшей из женщин.

Он слышал ее голос, еще недавно обращенный к нему:

Ты молод! Разве в том беда?
И я с тобою молода!
Смотри! Я говорю с тобой стихами?
И пью нектар любви устами…