В системе «отделений» отразилась историческая война против римо-католической церкви и ее устаревших суверенных претензий в государстве. Поэтому новые лаические политики проводят принцип «отделения» с явным или скрытым фанатизмом мстителей за прошлое господство церкви при старом режиме. «Отделение» значит — изгнание церкви из старых государственных позиций: казенного обеспечения, народного просвещения, обслуживания армий, совершения актов публичного права, брака, метрикации, присяги. Крайним лозунгом этой секуляризации государства и устранением из недр его всяких церквей был лозунг прежней немецкой социал-демократии: религия есть «частное дело» отдельного индивидуума (Privatsache). На деле это ложное, ультра индивидуалистическое истолкование религии нигде государственно не осуществляется, ибо всем ясно (кроме марксистских демагогов), что религия есть такое же не приватное, а социальное явление, как наука и искусство, и вся вообще культурная жизнь человечества. Поэтому в новых конституциях религиозные общины и церкви приравниваются по меньшей мере, ко всякого рода другим зарегистрированным обществам, а что касается великих национальных исторических церквей, то и к так называемым самоуправляющимся организмам в государстве, каковы коммунальные, муниципальные и корпоративные самоуправления. «Самоуправление» для церкви равнозначаще ее канонической свободе, свободе жить и действовать по евангелию и своим уставам. Там, где современное правовое государство обеспечивает церкви эту внутреннюю, каноническую свободу, там церковь и в светском и «отделившем» ее от себя государстве может жить и исполнять свою учительную, сакраментальную и моральную миссию наиболее удобным для нашей секулярной эпохи образом. Нет прежней симфонии с государством, нет мощных пособий от государства для миссии церкви, но нет и вражды и гонения на церковь. Один только благожелательный нейтралитет государства уже есть большое благо для церкви. Таким образом, современное
От этого сравнительно благополучного «несторианского» компромисса, столь характерного для XIX в. в наши дни намечаются два полярных уклона. Потрясения первой мировой войны привели народы к глубокому кризису государственных настроений и идей. Государства неудержимо начали перестраиваться в духе разных диктатур. При этом одни авторитарные режимы брали курс на христианизацию государств, на идеал симфонии, другие, наоборот, посягнули на автономное положение церкви в правовом государстве. Вместе с упразднением или преобразованием демократии в идеократию, в монопольное господство одной доктрины и партии, новые тоталитарные режимы логически исключают и каноническое свободное самоуправление церкви. Абсолютизирование государства, нации и даже расы является потенцированной реставрацией языческого Рима и порождает эпизоды скрытых или явных гонений на церковь. Государство-бог, отвергает в принципе первую синайскую и евангельскую заповедь и вступает в принципиальный конфликт со всякой монотеистической религией. Положение настолько ясное для христианства, не могущего слушаться людей более, чем Бога (Деян. 4, 19), что церкви остается при этом только лавирование между состоянием терпимости и гонения, внешне может быть и урегулированное конкордатом с враждебным ей по сущности тоталитарным режимом. В этом смысле долго задумываться над христианской оценкой тоталитарности государств не приходится. Для религиозной совести ответ прост до самоочевидности: это буйное восстание «плоти» на «дух», человека на Бога, антихриста на Христа. В этом новейшем опыте нам понятным делаются переживания первохристианских писателей, видевших действие демонов в гонительском неистовстве римских властей.
Кроме этих тихих и спокойных побед церкви, о непродолжительности в Европе увлечения языческой тоталитарностью свидетельствуют и явления обратного порядка. Мы разумеем опыты возрождения вновь христианских государств.