В мае 1977 года Рабочая партия Израиля, которая правила в стране со времени создания государства в 1948 году, впервые проиграла всеобщие выборы. Она потерпела поражение от националистической правой партии «Ликуд», возглавляемой Менахемом Бегином, в прошлом командиром «Иргуна», подпольного движения против британцев. Комбинация многих факторов – дискриминации и унижения, испытывавшиеся еврейскими иммигрантами из арабских стран, обнародования дел о коррупции в Рабочей партии, просчетов, выявившихся в ходе войны Судного дня, – а также способность харизматичного Бегина воспользоваться этими факторами и возвыситься на волне популизма привели к неожиданному результату, который потряс как израильтян, так и наблюдателей за рубежом.
Многие иностранные лидеры и местная элита рассматривали Бегина как экстремиста и подстрекателя войны. Некоторые руководители военных структур и спецслужб Израиля были убеждены в том, что в скором времени будут заменены в новом правительстве партийными назначенцами.
Но первые действия Бегина в качестве премьер-министра удивили всех – и израильтян, и иностранцев. На полной драматизма встрече с президентами Джимми Картером и Анваром Садатом в Кэмп-Дэвиде в 1978 году он согласился на прорывное мирное соглашение с Египтом, которое в конечном счете привело к полному уходу Израиля с Синайского полуострова, завоеванного у египтян в 1967 году. Вывод армии, ликвидация поселений, утрата нефтяных полей и возможностей для туристического бизнеса вызвали яростный протест со стороны израильских правых. Однако Бегин, рискуя своим политическим положением, заставил партию принять их. Он значительно укрепил союзнические отношения в области безопасности с Соединенными Штатами и усилил надведомственные полномочия Верховного суда Израиля.
Внутри политического истеблишмента никаких чисток он не проводил. Более того, попросил двух высших чиновников, тесно связанных с Рабочей партией, – шефа Шин Бет Аврама Ахитува и директора «Моссада» Ицхака Хофи – остаться на своих постах. «Для нас это выглядело странным», – признавался Хофи[551]
. Дело в том, что Рабочая партия была довольно черствой и прагматичной в том, что касалось армии и разведки. «А для Бегина армия была чем-то святым», – добавлял он.На практике Бегин давал военным и спецслужбам карт-бланш[552]
. Когда он возглавлял парламентскую оппозицию, ему был предоставлен очень ограниченный доступ к делам разведки, и многое ему приходилось объяснять. Но даже когда в новом качестве он смог видеть все в деталях, его контроль над военными и разведывательными сферами был в лучшем случае поверхностным. «Создавалось впечатление, что он витает над нами где-то на высоте 25 километров», – говорил директор «Моссада» Наум Адмони.Бегин без вопросов подписывал «красные» приказы на «целевые» ликвидации, которые представлял ему «Моссад». Премьер-министр не настаивал даже на стандартной процедуре, по которой его помощник должен делать записи содержания его встреч с шефом «Моссада», касающихся вопросов диверсий или ликвидаций. Это удивляло Хофи. «Рабин, – отмечал он, – всегда выносил такие вопросы на утверждение своего рода “внутренним кабинетом”. А Бегин подписывал такие бумаги лицом к лицу, без стенографа и помощника по военным делам… Я посоветовал оформлять подобные вопросы в письменном виде».
Единственным предметом несогласий между Бегином и руководителями спецслужб был вопрос о градациях операций и их приоритетах. Во время своей первой встречи с Хофи он выразил желание, чтобы «Моссад» развернул масштабную кампанию по целевой ликвидации нацистских военных преступников, которые еще оставались на свободе[553]
. «Я сказал ему, – вспоминал Хофи, – господин премьер-министр, сейчас перед “Моссадом” стоят другие задачи, которые имеют отношение к нашей сегодняшней безопасности и безопасности нашего будущего. И я отдаю приоритет сегодняшнему и завтрашнему дням, но не прошлому. Он понял это, но ему не понравилось… В конце концов мы решили, что возьмемся за одну цель, Йозефа Менгеле, но Бегин был очень эмоциональным человеком, и он был разочарован».Вместе с тем Бегин понимал смысл сказанного Хофи. «В отличие от других израильтян, которые рассматривали холокост только как трагический исторический эпизод, – говорил Шломо Накдимон, известный израильский журналист, близкий к Бегину и служивший его советником по делам СМИ в бытность Бегина премьер-министром, – Бегин всем сердцем верил, что урок холокоста состоит в том, что евреи должны защищать себя в своей стране, чтобы предотвратить возникновение новых угроз своему существованию»[554]
.