Восстание

Ударил церковный колокол. Лена обернулась, увидела вдалеке коричнево-серую громаду приземистого и тупоглавого кафедрального собора и сама будто сразу спустилась из голубиной стаи на землю. Начинался обычный день. Бренча черпальным ведром, на улицу въезжала телега с водовозной бочкой. Водовоз нахлестывал бичом вислоухую сивую лошадь, и она, едва не до земли опустив голову, кряхтя, налегала на хомут, с трудом и натугой переставляя согнутые в коленях дрожащие ноги. Крестясь на благовест, прошли какие-то старухи в черных платках, поджав хвост и нюхая пыльную лебеду, по канаве пробежала трусцой тощая собака, и вдруг откуда ни возьмись у самого домика Ксеньи появились два человека. Один был с длинным помазком в руке и с ведерком у пояса, другой нес толстую пачку каких-то листков.

Высокий ударил помазком по забору, и на нем осталась жирная клякса студенистого клейстера. Его спутник торопливо наклеил развернутый листок. Потом они пошли вдоль забора и свернули за угол.

Лена подбежала к листку. Она скользнула взглядом по убористому шрифту, и первым ей бросилось в глаза слово «Колчак», напечатанное крупными буквами внизу.

«Приказ? Воззвание?» — Лена ближе подошла к листку.

«Приближается тот счастливый момент, когда чувствуется решительный перелом борьбы и дух победы окрыляет войска и поднимает их на новые подвиги, — прочла она и уже не могла оторвать глаз от черных строк. — И здесь, на востоке, куда устремлено ныне главное внимание противника, и на юге России, где войска генерала Деникина освободили от большевиков уже весь хлебородный район, и на западе, у границ Польши и Эстляндии, большевики потерпели серьезные поражения…»

— Неправда, неправда… — шептала Лена, читая все дальше и дальше, и строчки прыгали у нее в глазах.

«Укрепление успехов, достигнутых наступающими под верховным моим командованием армиями, предрешает завершение великих усилий…»

На площади ударил колокол кафедрального собора. Лена вздрогнула и обернулась.

На углу все еще крестились старухи, но больше на улице никого видно не было.

И прежде чем подумать, что из этого выйдет и какому риску она подвергает домик Ксеньи, Лена протянула руку и сорвала мокрую листовку, скомкав ее в кулаке.

Только уже во дворе она подумала, что ее могли заметить старухи. Она поспешно захлопнула калитку и, сама плохо понимая, зачем, задвинула ее засовом ворот. Потом она вбежала в дом.

— Что случилось? Почему ты заложила ворота? — спросила Ксенья.

Прасковья Васильевна с перекинутым через плечо полотенцем стояла у буфета и испуганно смотрела на Лену. Ставни уже были открыты, и солнце сияло в расставленных на столе стаканах.

— Они расклеивали на нашем заборе… Я сорвала… Вот это… — сказала Лена и бросила на стол смятую листовку.

— Боже мой, — сказала Ксенья и беспокойно обернулась к окну. — Зачем ты это сделала?

— Я сама не знаю… — сказала Лена.

Ксенья подошла к столу, расправила листовку и стала читать.

Лена вытирала о фартук запачканные клейстером пальцы и глядела в пол.

— И еще в такой день… — сказала Ксенья и отбросила листовку.

Лена вспомнила о книгах, принесенных Силовым, и, вздрогнув, посмотрела на Ксенью.

Прасковья Васильевна схватила листовку с таким испугом, словно это была выпавшая из печи горящая головешка, и опрометью бросилась к двери.

— Зачем ты задвинула засов? Тебя кто-нибудь видел? — спросила Ксенья.

— Не знаю… Там на углу были какие-то старухи… — сказала Лена. Пальцы у нее дрожали, и она все никак не могла оттереть от них клейстер.

— Боже мой, — сказала Ксенья. — И еще в такой день… В столовую вернулась Прасковья Васильевна.

— Я ее сожгла в самоварной трубе, — сказала она. — Ее больше нету.

Ксенья, не глядя на Лену, стала поспешно одеваться и никак не могла попасть в рукав пальто. Потом она достала с буфета книги, аккуратно перевязанные бечевкой, те самые книги, которые вчера принес Силов.

— Я не буду пить чай, — сказала она Прасковье Васильевне. — Я сейчас пойду… Вы пейте одни.

Лена преградила Ксенье дорогу.

— Ты не бери их с собой, пожалуйста, не бери…

— Что не брать? — нахмурившись, спросила Ксенья.

— Книги… Я сама принесу их тебе в библиотеку…

— Не говори глупостей, — сказала Ксенья.

— Я пойду через сад, и меня никто не увидит… Пожалуйста.

— Не говори глупостей, — повторила Ксенья. — И не вмешивайся в дела взрослых.

— Нет, не глупости, совсем не глупости, — сказала Лена, каким-то странным, глухим и неверным голосом. — Теперь, может быть, следят за нашим домом…