Восстание

– Мы должны были нападать друг на друга, чтобы продолжить его репродукцию. Самым легким способом свести человека с ума является опухоль. В истории было очень много случаев, когда опухоль головного мозга меняла поведение человека. Люди слышат голоса, которые велят им убивать, страдают от внезапных и необъяснимых вспышек агрессии. Самый известный случай произошел в тысяча девятьсот шестьдесят шестом, когда бывший морской пехотинец Чарльз Уитмен стал массово расстреливать людей из башни техасского университета. В своей предсмертной записке он попросил сделать вскрытие мозга и изучить его на наличие умственных заболеваний, потому что сам понимал, что в последнее время с ним происходило нечто странное. Он не мог объяснить свое поведение, хотя понимал, что убивает людей. И при вскрытии у него действительно обнаружили в мозге глиобластому.

– Так почему же вирус не стал взращивать опухоли в человеческих мозгах?

– Я думаю, потому что ему нужны были не бездумные машины для убийства. По какой-то причине он оставил им всем зачатки элементарного разума. Как ты говоришь, они умеют планировать, прогнозировать, анализировать, делать выводы. Все это свидетельствует о высшей мыслительной деятельности, а она формируется не в одном месте, в ней задействованы все части мозга. Опухоль же локальна. Засадить опухоли по всему мозгу достаточно ресурснозатратно, к тому же, рост атипичных клеток очень тяжело контролировать. Раз запрограммировав их, они будут размножаться до тех пор, пока есть ресурсы. А вирус не всесилен. У него тоже есть границы.

– Хорошо, – я начинала уставать от очередной лекции. – Но как ты все это засадишь в ампулу для волшебного укола?

– Я беру нашу ДНК, как источник компонентов. Я копирую с нее все необходимые нуклеотиды и насаживаю их на ДНК зараженного, как на каркас. Но я повторяю, они не закрепятся там, пока я не соберу полный набор. Вирус найдет несоответствия. Он найдет то, что стало выводить его гомеостаз из равновесия, и тут же вернет все в первоначальное состояние.

– И ты уже скопировал гены, отвечающие за потребность в крови и изменение метаболизма?

– Именно. Эту сыворотку мы начнем колоть тебе сегодня. Мне самому любопытно, как она будет действовать.

Мысль о том, что Кейн смотрит на меня, как на лабораторную мышь, в которую пихает биологическую бомбу, я не нашла приятной.

– А что с третьим компонентом? Что с сознанием? – спросила я.

Хотя даже без многолетнего научного опыта я понимала, что с ним как раз возникнет огромное множество проблем. Потому что люди до сих пор не могут обличить в научные рамки этот феномен. Никто не может ответить на вопрос: как заразить человеческое сознание? Откуда оно берется? Где оно прописано на генном уровне? А прописано ли вообще? Если с метаболизмом и эритроцитами все ясно вплоть до клеточного уровня, то с сознанием у нас сплошная загадка.

Кейн вдруг произнес.

– Иди сюда. Смотри.

Я встала с табурета и прошла к нему за стол. Он показал мне на линии энцефалограмм.

– Вот это ты. А это Лилит, – он показывал на два разных экрана, демонстрирующих по шестнадцать разноцветных линий.

Наши ритмы, разумеется, различались. У Лилит он был ровный, монотонный, почти синхронный. Я взглянула на Лилит, она по-прежнему ворчала и огрызалась, но, кажется, стала привыкать к обстановке.

И к отсутствию остального тела ниже шеи тоже.

Мои же ритмы плясали, как на дискотеке. Я кивнула несколько раз, мол, так держать ребята!

– Видишь, вот этот всплеск?

Кейн указал пальцем на недолгий, но резкий всплеск активности посреди монотонных бугорчатых линий Лилит.

Я закивала.

– Это Лилит пытается общаться с тобой.

Я выпучила глаза на Кейна. Он серьезно? А потом снова взглянула на Лилит, чьи глаза были широко распахнуты, но в них была пустота. Она не видела ни меня, ни Кейна, да и комнату вряд ли осознавала.

– С чего ты взял? – не верила я.

– Этой ночью я проделывал этот же эксперимент только с собой. Лилит не реагирует на мое присутствие, потому что не чует во мне ни человека, ни собрата. Но как только ты вошла в бокс, эти скачки в ее ритмах участились в несколько раз.

Я, ошеломленная объяснениями Кейна, подтащила табурет, плюхнулась на него и теперь всеми глазами впивалась в мозг Лилит, нарисованный передо мной шестнадцатью разноцветными линиями.

– А что она говорит мне? – шептала я, будто Лилит и впрямь меня слышала.

– Этого я сказать точно не могу. Но мне кажется, это достаточно примитивные короткие сигналы. Что-то вроде «помоги», «опасность». Я думаю, так они и общаются между собой.

– Имеешь в виду, они общаются мысленно?

– Да.

– Но это поразительно!

Я даже не заметила, как стала пользоваться обиходными фразами Кейна. За то он прекрасно это заметил и теперь хитро улыбался мне. Но тут есть чему поражаться! Они используют мысли, как мы используем речь, как дельфины используют невидимые импульсно-тональные сигналы, как летучие мыши общаются высокими частотами, которые человеческое ухо не способно уловить.

Мысли.

Неужели это тоже способ общения, невидимый для нас, но вполне измеримый?

– А теперь взгляни вот сюда. На свои ритмы.