Восстание

Шрайтер видел расширенные от ужаса глаза итальянца, слышал, как из горла его вырвался страшный, нечеловеческий крик…

Не переставая кричать, итальянец выхватил из кармана пистолет и, почти не целясь, выстрелил в Шрайтера. Немец выронил из рук металлический стержень, повалился на землю посреди своего чисто выметенного двора.

12

Сидя в своем кабинете, Ентц принимал посетителей. Они валом валили к нему: кто с просьбами, кто с требованиями, а кто и с угрозами.

Став бургомистром, Ентц объявил, что двери его кабинета открыты для всех.

«Где это видано, чтобы бургомистр принимал любого и каждого?» — недоумевали жители городка и шли посмотреть на новоявленного чудака. Только антифашисты шли к бургомистру с серьезными вопросами, но таких посетителей как раз было немного.

Ентц сидел за массивным письменным столом, поигрывая карандашом. Он внимательно и спокойно выслушивал каждого, хотя далеко не всегда мог ответить на все вопросы и удовлетворить все просьбы. Ентца, однако, нисколько это не смущало. Он старался не нервничать и внутренне был собран в комок. Однако вывести его из равновесия было не так-то уж трудно: в нем много скопилось того, что требовало выхода наружу.

Посетители задавали самые разные вопросы, иногда даже глупые. Так, например, одна женщина спросила Ентца:

— Скажите, пожалуйста, а после окончания войны коровы будут давать молоко? Ведь оно так нужно детям!

— Коровы дают молоко.

— А где я могу купить молоко, которое, как вы говорите, уже сейчас дают коровы?

— В магазине, как только его туда сдадут крестьяне.

— А долго придется ждать, пока крестьяне соблаговолят сдать его туда?

— А когда у вас в последний раз было в доме молоко? — спросил Ентц, написав на клочке бумаги: «Достать два литра молока». А сам подумал: «Кто-нибудь из товарищей должен достать этой женщине молока для ее детишек».

— Два месяца назад, с тех пор ни капли не было.

— А сколько у вас детей?

— У меня?! — с возмущением спросила женщина. — Неужели я похожа на многодетную мать?!

— Пусть войдет следующий! — крикнул Ентц своей секретарше.

В кабинет вошел Бергхольц. Увидев его, Ентц включил лампу. Она загорелась.

— Электростанцию вы, как я вижу, заняли. Электричество дали. Тогда скажи, зачем ты пожаловал ко мне?

— Скоро электричества не будет.

— Почему?

— У нас угля только на восемь часов работы, товарищ Ентц. Только на восемь часов.

— А сколько угля хранится на частных складах?

— Не знаю, но даже если он у них имеется, то это ведь крохи, а крохами электростанцию не пустишь.

— Пустите на крохах! — сказал Ентц.

Выйдя из кабинета бургомистра в приемную, где толпились посетители, Бергхольц, ни к кому не обращаясь, пробурчал:.

— Если я завтра снова приду к нему и скажу, что мы прогорели, он не поверит. А я не знаю, что теперь делать. Для него это просто: дал распоряжение — и все. А где я достану угля для электростанции?

13

Тем временем Раубольд привел бывшего начальника лагеря «Красная мельница» в ратушу. Раубольд был сегодня более шумный, чем обычно: много говорил, громко ругался и смеялся. Схватив стул, сел, но тут же вскочил на ноги, заметив, что начальник лагеря сделал какое-то подозрительное движение.

— Не шевелись, а то… — заворчал Раубольд.

«А ему идет сердиться», — невольно подумал о друге Ентц.

— Что мы с ним сделаем: повесим или голодом заморим? — спросил Раубольд, кивнув головой в сторону бывшего начальника лагеря.

Ентц молчал, закрыв глаза. Он пытался представить, что натворил этот человек, будучи начальником лагеря.

«Раубольду не следовало тащить этого типа прямо ко мне в кабинет», — подумал Ентц и тут же решил про себя, что это, может, и нужно, так как в ближайшие дни ему придется встречаться со многими, кого просто бы надо бить по морде, поскольку иного они не заслуживают. Перед ним будут сидеть люди с испуганным выражением на лицах, пытаясь всячески доказать, что они ни в чем не виновны. И он будет выслушивать их и пытаться как-то понять, хотя и невозможно за несколько минут понять человека, за спиной которого не один десяток лет.

— Зачем ты притащил этого типа в ратушу? — спросил бургомистр Раубольда. — Ты же знаешь, где ему место. Если мы каждому преступнику будем уделять столько внимания, тогда…

— Я просто хотел показать тебе его, — объяснил Раубольд. — Это и есть тот самый Лом. Ужасный негодяй! Бестия!

— Отправь его в тюрьму, в замок.

— Конечно, в тюрьму! Ну, пока! — С этими словами Раубольд, подталкивая Лома к двери, вышел из кабинета бургомистра. Усевшись в машину, он сказал водителю: — Через час мы должны захватить замок, выпустить всех политзаключенных, которых туда упрятали нацисты. Воров, аферистов и проституток выпускать не будем. Посадим туда и Лома в одиночную камеру.

По пути из городской ратуши в замок Раубольд напевал революционные песни.