Восстание Архидемона (СИ)

— Хватит пустых разговоров, — пересохшее горло слушалось с трудом, и голос Бьорна оказался внезапно сиплым. — Замыслила убивать — убей.

Собеседница рассмеялась.

— О, так ты, все-таки, умеешь говорить, — она растерла ладони. — Я уж думала, ты совсем недоумок.

— От десницы Создателя не требуется разговоров. Ей достаточно крепко держать меч.

Флемет опять рассмеялась.

— Еще и философ! Знаешь, что, — ведьма подошла ближе и ладони ее загорелись целительским синим пламенем. — Пожалуй, я ведаю, как мы с тобой поступим. Я излечу тебя. Ты сможешь чувствовать и вожделеть, как все прочие люди. Ты рад? Как тебе такой подарок от ведьмы за то, что ты единственный из всех добрался невредимым до ее логова?

— Лучшим подарком для меня будет свобода.

Ведьма рассмеялась вновь. Определенно, в сне храмовника она мало походила на ворчливую старуху, которую помнили Стражи в том, реальном мире.

— Мы не всегда получаем то, чего хотим, мой гость.

Она запустила пальцы в волосы юного храмовника, крепко стиснув его голову между ладоней. Синеватое свечение ее рук сделалось почти фиолетовым. По мере того, как магия перетекала в голову храмовника, выражение его лица менялось. Отчужденность и равнодушие все более уступали место испугу и смятению. Рыцарь словно пробуждался от долгого сна, и пробуждение это вовсе не было приятным. Когда волнение перешло в ужас, Хосек вновь попытался вырваться из оков заклятия, но опять не смог.

— Что… что ты со мной сделала ведьма? Что это… такое? Во имя Создателя!

— Вот это другое дело, — Флемет удовлетворенно кивнула, убирая руки. — О, да, теперь я чувствую тебя! Даже, пожалуй, слишком хорошо… а ведь это еще одна прекрасная мысль!

Она провела ладонью по лицу сэра Бьорна, будто снимая невидимую паутину. Кожа храмовника вспыхнула, расцветая бордовым багрянцем. Потяжелевшее дыхание сделалось прерывистым. Ведьма понимающе улыбнулась уголком рта и коснулась тыльной стороной ладони его щеки. Юный храмовник с хрипящим стоном потянулся за дарившей ласку ладонью. Глаза его сделались затуманенными, как в бреду.

— Помоги мне Создатель… ведьма, что бы ты ни сделала… умоляю, прекратить… я теряю разум… Создатель да поможет мне превозмочь… эту… пытку…

Заклятие отпустило его. Храмовник рухнул на колени, сотрясаясь и пряча в ладонях лицо. Он уже не пытался бросаться на хозяйку берлоги с мечом и, похоже, вообще был не в себе.

— Я помогла тебе с твоими желаниями, — Флемет с легким интересом сверху вниз смотрела на рыцаря Церкви, почти упиравшегося лбом в ее туфли. — Теперь ты чувствуешь то же, что другие, те, кто не усмирен. Все человеческие страсти тебе доступны. Больше того — я усилила их, в награду за все те годы, что мертвой куклой ты жил. Отныне там, где другой будет ровно гореть, ты пропадать станешь в буйном пожаре.

Рыцарь Церкви всхлипнул куда-то в пол. Все его большое тело сотрясалось от беззвучных рыданий — или от неудержимого смеха, понять это не представлялось возможным, не видя лица. Ведьма сочувственно покивала.

— Да, теперь, когда мир не так прост и понятен, будет труднее выполнять твою работу. Ты всегда был верным слугой своего Создателя, непогрешимым и не сомневающимся. Ни разу не дрогнула твоя рука, уничтожая плоды человеческой слабости. Это так, храмовник?

— Порочная слабость — греховна, — глухо пробормотал сквозь прижатые к лицу ладони сэр Бьорн. Несмотря на бурю, бушевавшую в душе и теле, ответы его, хоть и невнятные, оставались разумны. — Люди… маги, потакающие своим страстям… ох… есть прах перед Создателем… и… должны вернуться к праху… дабы гнев его… вызванный их мерзостью… не… не пал на истинных почитателей… как было когда-то…

— Оставим этот разговор, — перебила Флемет, разглядывая юношу с все тем же интересом. — Спрошу еще кое-что. Скажи, храмовник, если бы тебе удалось убить меня, пощадил бы ты ее? — она указала на девочку, которая, сидя у очага, не сводила с них внимательных недетских глаз. — Или не стал бы возиться, ведя через все дикие земли к вашим церковным судьям, и голова ее торчала бы на пике рядом с моей?

Бьорн с трудом оторвал ладони от лица и, дрожа, поднял взгляд на ребенка.

— Н-не ст-тал бы убивать… — через силу выдавил он, стараясь не стучать зубами. Лицо его, некогда отрешенное и спокойное, дергалось и цвело красными и багровыми пятнами, которые тут же стухали, уступая место мертвенной бледности. Доселе не испытываемые им чувства, выжигали нутро храмовника, как едкий настой, что используют чеканщики для гравировки своих изделий. Сознание его мутилось, и только слабеющая мысль о том, что его сумасшествие доставит удовольствие ненавистной ведьме, заставляла юношу хвататься за остатки разума, с трудом удерживая себя на границе безумия.

— Не стал бы, — повторил он. — Любое дитя… младше двенадцати, должно быть доставлено в Круг для обучения… дабы уберечь от демонов из трижды проклятой Тени…

— Почему же убиваете вы взрослых отступников? — снова перебила Флемет. — В чем их вина перед вашим Создателем?