Восстание. Документальный роман

На улице, ведущей к клубу, было пусто. Украинцы побежали оповещать всех, кто ложился спать в бараках. Когда появились, прижимаясь к стенам, синепогонники, каждый оставшийся уже решил, что делать: кто-то стоял в умывальной с поднятыми руками, кто-то спрятался под нары, ожидая пальбы, а остальные, похватав за пазуху камней, прибились к комитету и караульным. Фильнев подозвал нас взмахом руки и прошептал: «Пять групп, по одной с каждой стороны и от вахты две. Прорываемся в стройзону и поднимаем флаг, а то крышка — перебьют, и никто не узнает». Выбирать не приходилось. С нами осталось около трехсот человек. Вторая вахта располагалась у карантина, и бараки к ней подступали почти вплотную. Наша крошечная армия разделилась на три части, договорившись по сигнальному крику кинуться всей массой к воротам, ломами и топорами уничтожить их, пересечь запретку и ворваться через еще одни ворота в стройзону. Там вряд ли выставили усиленную охрану, но туда надо было еще пробиться — у второй вахты нас наверняка ждали пулеметчики. Единственным нашим упованием была внезапность атаки и нерешительность вохры — все-таки вряд ли они хотели перестрелять треть всей рабочей силы отделения.

Раздался условленный крик, и заскрипели сотни сапог. Истошно заорали первые ряды, понимая, что смерть будет их. Прибалты рванули через саму вахту и успели схватить стрелков за дула автоматов и отбросить их в сторону. С ними выбежал и я. Вохра не получала приказа стрелять, и вскоре наше войско устремилось через ворота с выломанными створками. От бараков к вахте бежала, паля в воздух, подмога с белыми повязками, осознавшая, что случилось массовое бегство. Им достались последние ряды, не успевшие покинуть зону из-за толкотни. Так попались Каратовский и Недоростков. Авангард же ворвался в стройзону. Основной отряд бросился в жилой, достроенный до пятого этажа дом, а Морушко с напарником вскарабкались на кран. Когда они достигли стрелы и развернули черный флаг с алой полосой, ворота уже были закрыты, а входы в здание забаррикадированы.

Комиссия обогнула отделение и подошла вплотную. Прокурорский и партийцы исчезли, а Кузнецов вновь поднес к губам рупор, но ничего не успел сказать: его освистали и закидали камнями. Тогда он махнул рукой Сироткину, а сам спрятался в «эмке». Кто-то из прибалтов высунулся в окно, чтобы передать флажковой азбукой в Шестое, что нас штурмуют, и вскоре раздался безнадежный, пронзительный женский вой. Сигнальщик перебежал к окнам, выходящим в сторону Четвертого, но выглянуть ему не дали — об откосы ударилось несколько пуль.

Пригибаясь, я перебежал вместе с комитетом в дальнее крыло второго этажа. Из окна было видно, как во внутреннем дворе украинцы воздвигли на пути к крану баррикады из бетономешалок, корыт, тачек, разбитых лесов и соединяющих их труб. Художник с Дикаревым рисовали на взятом с собой куске кумача лозунг «Нас убивают! Сообщите в правительство!». Со стороны ворот раздались выстрелы и крики солдат. Обороняющиеся сгрудились в передней комнате длинной анфилады помещений — видимо, предполагалось, что это будет генеральская квартира с каморками для прислуги. Фильнев заметил, что я без оружия, и дал мне черенок от лопаты. На первом этаже уже шел бой и кто-то сдавленно орал. Рядом тонкоголосо матерились. На лестнице зачиркали, рикошетя, пули. Павлишин взял банку с краской и подтолкнул рисующих к двери в следующую комнату. Из окна был виден бой во внутреннем дворе. Украинцы с ножами и прутьями отбросили автоматчиков, пытавшихся бить их прикладами, в арку. Те начали обстрел. Гранат у них с собой не было. На груде досок лежали два тела prisonniers, а рядом ползал, размазывая багровой рукой кровь из-под гимнастерки, зарезанный стрелок.

На лестничную клетку выскочили солдаты в блестящих сапогах и глаженой форме, видимо, резервисты. Оставшиеся с нами прибалты успели забросать их камнями, захлопнуть двери и придвинуть к ним тяжелые козлы. Пока атакующие ломали створки, художников эвакуировали еще дальше, в самую дальнюю комнатку анфилады. Затем остальные перебежали в следующую комнату и вновь подперли дверь козлами. Это было довольно огромное помещение, скорее зал. Дальние комнаты были гораздо меньше, и бежать туда было бесполезно. Следовало принять бой здесь. У нас имелись прутья, черенки от лопаты, немного камней, и мы понимали, что сдаваться нет смысла. Будут бить, а убьют или нет — не оставалось времени прикидывать. Перевалило за полночь. Солнце висело на небосклоне красным апельсином и било косыми лучами в оконный проем, ослепляя нас. С крана упал подстреленный украинец.