Чтобы навсегда сломать у раба волю к сопротивлению, нужно начинать ломать ее с ранних лет.
Эбекам Севатим, генерал Муликании и хозяин системы Орум Малик (с).
— Он мне не нравится, — первое, что произнес Белиндор, когда они остались втроем в тех покоях, что им выделили. Неплохо обставленная квартира в четыре сотни квадратных метров и высокими потолками, три комнаты, мебель в каждой была индивидуально сделана для крупного бринрока, среднего маликанца и высокого фельсонта, из-за чего Лейдергаду пришлось в бурчании ходить в своей атакующей форме.
— Он тебе и не должен нравиться, ни кому из вас, — ответил Мальдрус, садясь на диван в просторной гостиной, сделанным из трех составляющих.
— Но разве он не бьется за твой народ? Не хочется признавать, именно благодаря нему во много мы обязаны успеху на Гладиус Малик, — Лейдергад уселся за на высокую гравиподушку, со слабым жужжанием парящей перед барной стойкой. Он уловил на себе пристальный взгляд Белиндора.
— Что? — спросил он.
— Таким ты мне нравишься больше. Настоящий титан. Почему ты продолжаешь делать вид, что ты маленький и лысый, когда весь мир вкурсе, кто сидит внутри этого недоинвалида? Стань тем, кто ты есть.
— А может, это я и есть? Я родился таким и таким бы умер, если бы не илуний.
— А, брехня. Жизнь делает нас неравными, словно в насмешку над нами. Ты рождаешься уже в мире полным несправедливости, понимание приходит чуть позже. Я люблю илуний, за то, что он ломает это правило, загибает жизнь и дает нам вставить ей по самые гланды. Ты должен быть благодарен ему за данную тебе возможность. Мы — мастера кругов. Те, кто мы есть без вмешательства несправедливого мира, те, кто стоит выше него и не подвластен.
— Мы можем долго об этом говорить, но давайте вернемся к более важным делам, — прервал их беседу Мальдрус. — Как я и сказал, мне нужно, чтобы вы не доверяли ни кому, и каждый раз подвергали сомнению любое действие этих единокровных. Я могу размякнуть, поддаться их чарам сопротивления против режима. Ваша задача оставаться хладнокровными и непристрастными.
Белиндор и Лейдергад кивнули.
— Нужно связаться с Лутералем, спросить, как у них дела, — напомнил себе Мальдрус.
— Думаешь, этот их Сплочитель снимет маску ради тебя? — поинтересовался Белиндор, с любопытством касаясь пальцем небольшой мраморной статуэтки полуобнаженной окнордки на маленьком столике у стены.
— Нет, я изначально понял, что он не раскроет себя, и специально поставил его в такое положение, что теперь ему придется действовать, дабы показать мне свою лояльность делом.
— Хитро, — с улыбкой похвалил Лейдергад.
— Значит, будем ждать? — Белиндор не любил сидеть на месте, он был планетарцем действия.
— Будем ждать, — кивнул маликанец. — Уверен, скоро мы услышим о великих событиях.
Он стоял на крыше в одиночестве, накинув на себя плащ света из неоновых вывесок, огней ночного города и безразличия здешних обитателей ко всем вокруг. Всего лишь призрак, ищущий удовольствия для своей пустой души, всего лишь силуэт, бродящий в поисках удовлетворения. Или оно и привело его сюда? Он хотел, чтобы все так думали, знал, что будут думать так. Сюда не забредали по ошибке, здесь каждый был темной личностью. Мир, где дети просто игрушки, где их жизнь оценивается монетами, где они заложники жестокого мира и прислужников с темными душами.
Многие приходили сюда, зная, что здесь могут получить того, чего не смогут даже на мире похоти и запретных желаний Либидиус Малик. Тут можно было со сто процентной вероятностью запятнать чистую душу, вырвать свет надежды из невинных глаз, опошлить и разорвать саму суть чистоты.
Он стоял на крыше, зная, что здесь его ждет послание. За одним из стальных листов, которые облепили каменное ограждение, рука нащупала сверток. Мимо промчался аэрокар, встряхнув черный плащ-мантию, ему показалось, что из машины донесся детский крик, но здесь это было обычным делом. Весь этот город, вся система были построены на них. Он развернул сверток, вчитываясь в сообщение. Оно было коротким, но в тоже время содержательней тысячи слов. Зачеркнутое тонкой линией единственное слово «Орум». Фигура опустила руки, кулак с посланием сжался сильнее, внутри вспыхнул краткий серый свет, обратив бумажку в пепел. Он поднял голову вверх, глядя на сталь-стеклянные произведения искусства, на утонченную муликанскую архитектуру, на империалистические статуи и флаги, покачивающиеся на ветру. Город кощунства, город смерти, город, ломающий маликанские души. Аэрокары десятками тысяч ползли от одного небесного стержня к другому, грузовые шаттлы садились и поднимались на высокие платформы. Привозя и увозя девочек и мальчиков, от здания к зданию, от ужаса к ужасу, к галереям их ночных кошмаров.
Фигура глубоко вдохнула и облегченно выдохнула, его плечи расслабленно опустились.
— Начинаем, — произнес он по связи. Ответа не последовало, но он и не требовался, механизм запустился, назад пути нет. Фигура растворилась, словно мираж, став дымом, став ничем.