Восстание на Боспоре

– Нет, видно, проклятие висит над Спартокидами, – говорили в доверительных беседах вельможи, – и оно старит тело и сушит душу нашего царя, да вознесут его боги на вершину славы! Смотри, как бы у него не начались припадки!..

Саклей вызывал придворного лекаря Эвмена и строго спрашивал его насчет царского здоровья. Тот с важностью выслушивал вельможу, потом думал, выпятив нижнюю губу, и, подняв палец вверх, изрекал:

– Известно, что в таких случаях хорошо есть мясо оленя, убитого одним ударом. Лучше, если оленя затравит и убьет сам царь. Ему нужно чаще ездить на охоту и потеть на степном ветре.

– Ага!.. Ну, а питье какое ему потребно?

– Я буду давать ему териак перед сном.

Однако териак действовал на нервного царя лишь в начале ночи. После первых петухов он просыпался, начинал мучиться мрачными мыслями, боролся с воображаемыми опасностями, угрожал врагам, потрясая в темноте костлявыми кулаками. К утру поднимался с постели совершенно изнуренным. Так было и в этот раз.

– Устоим ли? – шептали сухие губы, повторяя вопрос, что не давал ему спать большую часть ночи.

Раскрылась дверь, и вошла прекрасная царица Алкмена.

После обычных приветствий Перисад сказал, что он занят делами.

– О мой муж и государь! – склонилась пышной прической Алкмена, поднимая на царя свои полные истомы и внутреннего пламени глаза. – Неужели ты так занят, что не можешь уделить мне одну минуту? Ко мне приехали из Фанагории, зовут меня домой – развлечься среди садов с друзьями детства. Но у меня один дом – твой, один друг – ты сам. И я не хочу покидать Пантикапея. Хотя далеко не все относятся ко мне с подобающей любовью.

Перисад устало взглянул на царицу.

– Кто же, дорогая супруга, смеет не любить тебя, царицу Боспора?

– О, есть люди, считающие, что твоя привязанность ко мне слишком велика. Но мне лучше, чем кому-либо, известно, что тебе некогда бывать со мною. Тому, кто носит диадему, мало остается времени для любви. Почему Саклей всегда противодействует мне?

– Что, он смеет возражать тебе?

– О нет! Он слишком хитер для этого. Он поступает по-другому, желая досадить мне. Коварный старик строит препятствия моему отцу и дяде. Вчера их корабли были заведены в порт и почти все разгружены. Купцов, что плыли на этих кораблях из Амиса, заставили вместо Фанагории сойти на берег в Пантикапее. Он смеется надо мною, злой старик. За что он невзлюбил меня?

Алкмена часто заморгала пушистыми ресницами. Перисад нахмурился, и его лицо стало еще более усталым и старым, с темными пятнами на носу и щеках. О, как ему надоели все эти недоразумения!

– Печалюсь вместе с тобою, дорогая супруга, – начал он осторожно. – Но еще в давние времена наши предки установили строгий закон, гласящий: вся торговля нашего государства с иными державами ведется только через Пантикапей. Ни Фанагория, где живет твой отец, ни Танаис, ни другие города не смеют сами торговать с заморскими странами и с соседями, минуя Пантикапей. А сейчас твой батюшка, да и дядя, часто нарушают этот закон, пытаются делать торговые обороты с большой для себя выгодой, минуя нас.

– О государь, – почти плача, воскликнула царица, – но ведь мой отец – отец царицы Боспора! И если ты им недоволен, то почему бы тебе самому не указать ему на это? А то он должен терпеть обиды и унижения, а также нести убытки из-за злой воли Саклея, лохага пантикапейского. Но мой отец – тоже лохаг фанагорийский, кроме того, он избранный народом стратег города и твой наместник. Мало того, мой отец Карзоаз – ближний родственник царя, а Саклей – хитрый и злой делец. Он хочет наживаться за счет других. За счет моего отца. А танаитов не трогает, ибо получил от них тайные дары.

Перисад закрыл глаза, как бы думая. Его синеватые веки были тонки и дрожали. Алкмена опять задевала самое чувствительное место – отношения между группой пантикапейских богачей, одним из которых был сам царь, и сильными и знатными людьми других полисов. Такие города, как Фанагория, войдя в состав Боспорского царства, не утратили своей гордости. А теперь некоторые из них настолько усилились, что стали громко заявлять о своих правах и даже протягивали руки к пантикапейским доходам.

Чтобы укрепить отношения с Фанагорией, извечной соперницей Пантикапея, и упрочить свою власть на азиатском куске земли, Перисад взял в жены Алкмену. Ему и некоторым советникам казалось, что брак с дочерью могущественного фанагорийского вельможи Карзоаза укрепит союз городов, сделает его душевнее, крепче. Получилось же наоборот. Карзоаз и вся его эллино-синдская родня задрали носы и теперь требовали все больших прав и привилегий. Перисад видел это, раздражался, но не мог найти выхода. В душе он уже понял, что его брак с Алкменой не послужил на благо Пантикапея. Но Алкмена пленила царя своей женственностью и красотой, и он легко поддавался ее влиянию.

– Я думаю, прекрасная и желанная супруга моя, – с трудом выдавил он, касаясь длинными пальцами наморщенного лба, – что мы сможем сделать исключение из правила… то есть для твоего отца.

– И дяди!

– И дяди. Но, понятно, не для всех фанагорийских навклеров.