Восстание на Боспоре

Дальше опять начинались будни. Ежедневно докладывали о плохой работе крестьян, о бегстве рабов и о многом другом, что никак не поддавалось царской воле. Почему? Разве не царская воля руководит государством? Сама жизнь подсказывала правильный ответ. Но Перисад кипел внутренним раздражением, никак не желая согласиться с очевидной действительностью. А дела государства шли все хуже.

Он гневался на всех, кто нес заботы о его благе. Считал, что люди слишком вольны, мало преклоняются перед его царственностью. Это терзало его душу, мучило, не давало спать ночами, отнимало вкус пищи и сладость вин.

Стиснув зубы, он старался убедить себя, что тяжелое положение в государстве, падение доходов, ропот народа, грозное недовольство рабов и все неполадки в его царствовании – дело временное. Молодой царь надеялся после разрешения этих трудностей забрать в свои руки всю полноту власти и стать подобным легендарному предку Спартоку, что властвовал, даже не имея на голове царской диадемы, или таким правителям-прадедам, как хитроумный и коварный Левкон, предприимчивый Евмел, божественный Перисад Первый. Все они держали подданных в страхе и раболепном подчинении.

Будучи первым жрецом храма Аполлона, царь нередко оставался один перед статуей этого бога-аристократа и молился о даровании удачи. Преклоняясь перед бородатым богом морей Посейдоном, обращался к нему как к родственнику:

– Я, боспорский царь Перисад, потомок Евмолпа, обращаюсь к тебе, о великий Посейдон, предок предков моих! Помоги мне стать сильным северопонтийским царем! Помоги подчинить своей власти всю Тавриду, Скифию, Сарматию! Митридату помогает его покровитель и родственник Дионис. Он молод, но уже велик. Неужели я, потомок Посейдона и сына его Евмолпа, останусь менее сильным?..

После чего приносил богам богатые жертвы.

В бессонные ночи метался по мягкому ложу, грозя кому-то кулаками:

– Так всегда быть не может!.. Со всеми расправлюсь!.. Со всеми!..

И расправлялся. Беглых рабов, что не желали работать на царских полях и в эргастериях, ловили и, отрубив им ноги, бросали на рыночной площади умирать. Крестьян, если они пытались протестовать против непосильного труда и голода, обращали в полное рабство и выводили на работу в кандалах. Надсмотрщикам выдали новые сыромятные бичи. Но доходы эргастериев падали, поля зарастали полынью, урожаи уменьшались, потоки золота, льющиеся в казну, иссякали.

Рабы чесали спины после палочной расправы и называли нового царя Кровавым. Однако с работой не спешили. Но дело было не только в рабах. Недовольство лезло изо всех углов, и расправиться со всеми недовольными было не так уж просто.

2

После смерти царицы-бабки Камасарии больше не праздновали дни урожая у священного дуба. Ночь, нависшая над селами угнетенных крестьян, стала еще темнее, непрогляднее. Уже не вили девушки венков из ветвей и листьев священного дерева, а если и приходили сюда собирать желуди, то не для жертвоприношений, а чтобы набить ими пустой желудок. Крестьяне, разоренные вконец, лишенные общинных прав на землю и былого самоуправления, прикрепленные к полям на положении полурабов, потеряли любовь к труду, возненавидели своих хозяев и бежали куда глаза глядят.

Крестьяне обращали свои взоры на запад, к Палаку, надеясь на его вооруженную помощь в борьбе против собственных хозяев-поработителей.

Уже гремела война скифов против Херсонеса. Молодой, но воинственный сын Скилура Палак поставил целью подчинить себе эллинские колонии Тавриды и создать могучее общесколотское государство, в которое вошли бы все кочевые и оседлые единоязычные племена.

Это приводило Перисада в ярость. О великие боги! Варварское море угрожает захлестнуть своими волнами Боспорское царство! А крестьяне уже не прячутся от степняков, но встречают их, как братьев, даже присоединяются к их разбойным отрядам и совместно нападают на царские и частные имения. Грабят, убивают приказчиков и стражу, а потом целыми толпами уходят вслед за налетчиками в степи Срединной Тавриды. Вот почему и запустевают поля.

Царь смутно понимал, почему крестьяне уже не боялись степных всадников. У них нечего было взять, кроме их горькой доли. Зато степняки, поднимая на копья царских подручных, выступали как бы в роли мстителей за те обиды и разорение, которые стали уделом народа.