Восстание против современного мира

Закон и мораль секуляризовались аналогично: они уже небыли «даны свыше», потеряв всякое духовное оправдание и целесообразность и приобретя лишь общественный и человеческий смысл. Здесь немаловажно то, что в некоторых более поздних идеологиях они стали претендовать на тот же древний авторитет, но в обратном направлении: «снизу вверх». Мы говорим о «морали», признающей ценность в отдельном человеке только постольку, поскольку он является членом лишенного головы коллектива, он отождествляет свою судьбу и счастье с последним и обличает как «упадок» и «отчуждение» любую форму активности, не являющейся общественно «полезной» и не служащей организованному плебсу, завоевывающему планету. Мы вернемся к этим соображениям, когда будем обсуждать особые формы, которыми должен закончиться нынешний период. Здесь мы ограничимся тем, что скажем об определенном перевороте индивидуализма, запустившем процесс распада —индивидуализма, который сегодня существует разве что в своих остатках и поползновениях бледного и бессильного «гуманизма» буржуазных писателей. Но в принципе, в соответствии с которым человек должен в первую очередь чувствовать себя частью группы, партии или какого-нибудь коллектива, и иметь ценность только в связи с ними, можно видеть воспроизведение отношений дикаря и тотема его племени и худший тип фетишизма.

Что касается общего взгляда на жизнь, современный человек смотрит на этот сдвиг от «цивилизации бытия» к «цивилизации становления» как на достижение. [852] Одним из последствий этого сдвига является усиление ценности чисто мирского аспекта реальности под видом истории (отсюда историцизм). Как только контакт с истоками был утерян, неопределенное, бессмысленное и ускоренное движение того, что было правильно названо «побегом вперед», стало главной чертой современной цивилизации, находящейся под эгидой эволюции и прогресса. Откровенно говоря, зачатки этой суеверной мифологии времени могут быть найдены в иудейско-христианской эсхатологии и мессианстве, а также у ранних католических апологетов, превозносивших ценность «нового» характера христианского откровения, доходя до того, что в полемике св. Амвросия с римской традицией можно найти ранние наброски теории прогресса. «Открытие человека» Возрождения подготовило плодородную почву для роста этих зачатков вплоть до эпохи Просвещения и сциентизма. С того времени зрелище развития наук о природе, техники, изобретений и всего прочего действовало как опиум, отвлекая взгляд человека и не давая ему воспринимать сущностный смысл всего этого движения: отказ от бытия и растворение любого центра в человеке, его отождествление с течением становления, ставшего сильнее его. И когда химеры грубейшего рода прогрессивизма рискуют быть разоблаченными, новые религии жизни и жизненной силы, как и «фаустианская» деятельность и миф, становятся новыми интеллектуальными наркотиками, уверяющими, что движение нельзя прерывать, а нужно, наоборот, пришпорить, чтобы оно приобрело смысл само по себе как для человека, так и для существования в общем.

И вновь переворот очевиден. Центр сместился к той неуловимой стихийной силе низшей области, которая в мире Традиции всегда считалась враждебной. Задача того, кто стремится к высшему существованию, предчувствованному в героическом и олимпийском мифе, состояла в подчинении этой силы и в приведению ее к «форме», господству и просветленному освобождению души. Человеческие возможности, традиционно направленные к растождествлению и освобождению, или, по меньшей мере, признававшие в таком подходе высшее достоинство вплоть до установления системы иерархического приобщения, после резкого изменения полярности в современном мире поставлены на службу силам становления в том смысле, что они признают их, они поддерживают, возбуждают и ускоряют ритм, считая это не только данностью, но также тем, что должно быть.