Восстание против современного мира

Меттерних видел все наиболее существенные моменты: революции не носят ни спонтанный, ни народный характер: это искусственный феномен, спровоцированный силами, осуществляющими ту же функцию и структуру в здоровом теле народа и государства, что и бактерия —в порождении заболевания в человеческом теле; возникший в свое время национализм служил лишь маской революции; революция является по существу международным событием, а отдельные революционные явления —лишь локальные и частные проявления одного подрывного потока глобальных размеров. Меттерних также весьма ясно видел сочетание различных степеней революции: либерализм и конституционализм неизбежно проложили путь демократии, которая в свою очередь прокладывает путь социализму, который в свою очередь прокладывает путь радикализму, и, в конце концов, коммунизму —вся либеральная революция третьего сословия была лишь инструментом для подготовки революции четвертого сословия, которой суждено неумолимо уничтожить представителей первой революции и их мира, как только она завершит свое предназначение авангарда, отвечающего за создание бреши. [869] Вот почему Меттерних видел безрассудство в соглашении с подрывными силами: если подашь им руку, вскоре они отхватят ее по локоть, а потом поглотят и все тело. Понимая революционный феномен в его единстве и сущности, Меттерних указал на единственное возможное противоядие: аналогичный наднациональный фронт всех традиционных государств и создание оборонительной и наступательной лиги всех монархов, являвшихся таковыми согласно божественному праву. Таким должен был стать Священный союз.

К сожалению, как материальные, так и духовные предпосылки для осуществления этой грандиозной идеи в полной мере отсутствовали. Вокруг Меттерниха было недостаточно людей и лидеров, способных выполнить такую задачу. Единство оборонительного фронта в политическом и общественном измерении было ясной и очевидной концепцией; не так ясна была идея реальной точки отсчета или миропомазания для этого союза, чтобы он действительно был священным. Уже в области религии не было единства, поскольку лига не ограничивалась католическими монархами, но включала в себя и протестантов, и православных; таким образом, этот альянс не имел даже прямой санкции католической церкви, глава которой никогда к нему не присоединялся. Преследовались в большей степени мирские и обусловленные ситуацией, нежели духовные цели. Но действительно необходимо было оживление духа Средневековья, более того —духа крестовых походов; не только карательные действия и военное вмешательство там, где на территории союза вспыхнуло революционное пламя, а, помимо сопутствующих мер этого рода, нечто вроде нового ордена тамплиеров —корпус людей, объединенных общей идеей и неумолимых в действии, которые могли бы дать каждой стране живое доказательство возвращения высшего человеческого типа—вместо придворных, завсегдатаев салонов, полицейских министров, осмотрительных церковников и дипломатов, занятых лишь нахождением «системы равновесия». В то же время удар нужно было наносить и на мировоззренческом плане. Но кто был представителем чистого традиционного духа, способным в то время искоренить очаги рационалистического, просветительского и сциентистского мировоззрения, являвшегося ферментом революции? Кто отрекся бы от культуры, которая, начиная с XVII века, была модной как раз среди придворных и аристократов? Кто был бы способен осмеять, а не заковать в кандалы, всех напускавших на себя романтический вид апостолов и мучеников «великих и благородных революционных идей» и «народной свободы»? Лишенная подлинной души и даже своего названия благодаря добровольному отречению Габсбургов, Священная Римская империя перестала существовать, а ее центр —Вена —стал известным в первую очередь как «город вальсов». Священный союз, обеспечив относительный мир и порядок в Европе, распался, а революционный национализм, разбивший прошлые политико-династические союзы, больше не имел препятствий на своем пути.