Восстание теней [Восхождение тени]

Мэтт поставил ногу на первую ступеньку и замер, прислушиваясь. Отблеск огня в проёме коридора под ним лишь слегка желтил стены. Осторожно и бесшумно спускался Тинрайт по тёмной лестнице, пока не достиг подножия. По обеим сторонам виднелись залитые мраком, словно соты мёдом, ниши, на каменном полу валялся факел.

"Это всё, что мне нужно, в самом-то деле, — внезапно подумал он. — К демонам любопытство!”

Горящая головня лежала от поэта всего в нескольких шагах — он может подползти к ней, держась у самого пола, и не нужно будет даже заглядывать в пустые каменные лица на крышках саркофагов…

Окроса он заметил в тот самый миг, когда пальцы его сомкнулись на стержне факела. Врач лежал в стороне — навзничь, раскинув ноги, левая рука отброшена в сторону, в ладони всё ещё зажат кусок пергамента. Глаза Окроса были неестественно широко распахнуты, рот раскрыт в безмолвном крике, на лице застыл смертельный ужас, заставивший сердце мужчины разорваться в рёберной клетке. Но самое ужасное зрелище представляла его правая рука — вернее, то место, где она была раньше: всё, что от неё осталось — короткая белоснежная кость, торчащая из торса лекаря, как сломанная флейта; кожа была сорвана по самую шею, обнажив красные мышцы. От правого плеча остались всего лишь несколько свисающих жил и обрывков мяса, похожих на волокна лопнувшего пенькового каната.

Хуже того — никаких признаков кровотечения не видно было вокруг этого истерзанного куска плоти: ни луж крови, ни даже единой красной капли — как будто нечто, вырвавшее доктору конечность, заодно высосало его досуха.

Тинрайт ещё стоял на четвереньках, извергая на камень пола всё, что успел за сегодня съесть, когда сзади в шею ему упёрлось что-то холодное и острое.

— Глядите-ка, — произнёс голос, эхом отражаясь от стен склепа. — Я возвращаюсь за пергаментом, а нахожу шпиона. Встань и дай мне рассмотреть тебя. И вытри сперва блевотину с подбородка. Вот так, молодец.

Мэтт поднялся на ноги и медленно-медленно повернулся. Холодный и острый предмет прочертил дорожку по его шее, по пути отогнул ухо, полоснув кожу, так что поэт едва сдержался, чтобы не вскрикнуть, потом хозяин лезвия быстро провёл им по щеке парня и остановил точно под глазом.

Игра света сделала меч невидимым, и казалось, что Хендон Толли держит его в подчинении с помощью длинной тени. Лорд-протектор выглядел лихорадочно возбуждённым, глаза его сверкали, кожа блестела от пота.

— А, мой крошка-стихоплёт! — осклабился Толли, но безумная улыбка его не предвещала ничего хорошего. — И кто же твой настоящий хозяин? Принцесса Бриони дёргает тебя за ниточки из норы в Тессисе? Или кто-нибудь поближе — например, лорд Броун?

На мгновение меч едва не дёрнулся выше.

— Впрочем, неважно. Теперь ты мой, юный Тинрайт. Поскольку, как ты мог заметить, сегодня ночью я потерял одного из наиболее полезных сторонников, а сделать предстоит ещё много — да, очень и очень много. И мне, видишь ли, нужен человек, умеющий читать, — он жестом указал на однорукий труп Окроса Диокетийца. — Конечно, я не могу обещать, что работёнка предстоит безопасная — но это ничто по сравнению с тем, насколько опасно для тебя отказать мне. Ну как, стихоплёт?

Мэтт очень осторожно, памятуя о лезвии у своего глаза, кивнул. Он ощущал себя оцепеневшей, обессилевшей мухой, попавшей в западню паутины и наблюдающей, как медленно спускается к ней восьмилапый убийца.

— Тогда забери у Окроса пергамент, — приказал Толли. — Да, подбери его. А теперь иди передо мной. Тебе повезло, поэт — сегодня ты будешь спать в ногах моей кровати! И не только сегодня, но и впредь. О, сколько всего ты увидишь и узнаешь! — Хендон расхохотался: звук его смеха был не приятнее его улыбки. — Немного побудь у меня в услужении — и ты ни за что не спутаешь свои пустые, пакостно сладенькие фантазии с правдой.

Глава 31 Кусок бечевы

"Купилас Искусник, который лишь вскользь упоминается во многих историях книги Тригона и Теомахии, тем не менее, является зачастую главным персонажем большинства сказаний кваров. В иных из них даже утверждается, что он в конце концов одолел Трёх Братьев — каковую часть легенды, в числе некоторых прочих, Кирос именует в своих трудах "ксисской ересью". В историях народа сумерек Купилас, чьё имя у кваров — Горбун, предстаёт в основном фигурой трагической".

из “Трактата о волшебном народе Эйона и Ксанда”