Драматург поклонился и ушёл. А когда принц Энеас приблизился, чтобы поговорить с ней, чувствуя, что что-то не так, она отослала и его. В обществе других людей она не находила успокоения. По крайней мере, сейчас. А может — и никогда больше.
Глава 38 Наступающие армии
Олин Эддон стоял у леера. Он был прикован к одному из своих сторожей, двое других застыли рядом. Автарка, может, и не заботило, что может выкинуть этот доведённый до отчаяния обречённый человек, но Пиннимона Вэша, напротив, это очень беспокоило, и в конце концов он приказал, чтобы северного короля постоянно держали на цепи. Самое меньшее — Олин мог броситься за борт и помешать исполнению того, что уготовил для своего пленника хозяин Вэша. Почему Сулепис этого не опасается, министр понятия не имел, хотя автарк вообще часто вёл себя так, будто был уверен в безупречности собственных планов. До сих пор не случилось ничего, что могло бы поколебать эту уверенность, но по своему долгому опыту Вэш знал: если что-то пойдёт не так, виноват окажется он, а не его властелин.
— Вы не слишком хорошо выглядите, ваше величество, — проговорил вместо приветствия министр.
— Я не слишком хорошо себя чувствую, — северянин был бледнее обычного, под глазами залегли глубокие тени. — В последнее время я плохо сплю. Меня мучают кошмары.
— Печально слышать.
"В какую же странную игру насильно вовлёк его автарк", — размышлял Вэш.
Все на корабле знали, что этот человек обречён, и тем не менее Сулепис повелел не только относиться к Олину со всей возможной любезностью, но и вести себя так, будто ничего особенного не происходит.
— Замечательно, что вы поднялись на палубу. Говорят, морской воздух способен исцелить многие душевные недуги.
— Только, боюсь, не этот, — покачал головой северянин. — Мне становится тем хуже, чем ближе мы подплываем к моему дому.
Вэш не придумал, что бы сказать — слушая "беседы" двух монархов, он вообще не понимал порой, в своём ли полностью уме и король Олин, и его собственный господин. Он поднял взгляд на замок, высившийся на скалистом утёсе. На башне развевался флаг — слишком далеко, чтобы различить хоть что-нибудь, кроме его цветов: красный и золотой.
— Вы знаете, что это за место?
— Да. Лендсенд. Дом одного из моих стариннейших и наиболее близких друзей, — улыбка Олина больше походила на гримасу — министр различал прятавшуюся за ней острую боль, но была ли она физической или причинённой неким воспоминанием, он определить не мог. — Человека по фамилии Броун. Он был во многих отношениях моим первым министром, как вы — автарка.
"И что угодно готов поставить, ты относился к нему куда лучше, чем Сулепис — ко мне; он-то считает меня своим дрессированным зверьком — разве что чуть полезнее", — Пинниммон и сам удивился горечи, прозвучавшей в его мыслях.
— О, или, может, вы хотели бы побыть в одиночестве?
— Нет, ваше присутствие мне приятно, лорд Вэш. Говоря честно, я надеялся, что мы сможем некоторое время побеседовать с вами вот так… только вы и я.
По шее старика побежали мурашки.
— Что это значит?
— Только то, что у нас с вами, как видится мне, больше общих интересов, чем, вероятно, может показаться на первый взгляд.
Этот глупец что, надеется склонить Пиннимона Вэша предать автарка Ксиса? Даже не бойся министр своего хозяина — а, боги свидетели, Сулепис пугал его до дрожи — он никогда не предал бы соколиный трон. Его семья много поколений служила Ксису!
— Я уверен, что мы найдём немало увлекательных тем для беседы, ваше величество, однако я не ведаю и не могу догадаться, какие же у нас могут быть общие интересы. И, увы, должен с сожалением сообщить, что сию минуту вспомнил о нескольких важных делах, которые необходимо закончить сегодня утром, так что разговор придётся немного отложить.
— Не будьте так уверены, что общих интересов у нас нет, — сказал Олин в спину уже собравшемуся уходить Вэшу. — Никто из нас не может знать всей правды. Мы, люди, живём в мире поистине странном — в том и величайшее утешение моё, и величайший страх.