Таким же безосновательным является заявление, что кронштадтцы были главным образом не русскими, а украинцами, латышами, эстонцами, финнами, то есть теми, кто враждебно относился к советской власти. В списке участников Кронштадтского восстания порядка трехсот – четырехсот фамилий. Насколько можно судить по этим фамилиям (это, конечно, весьма сомнительное доказательство), среди восставших подавляющее большинство составляли русские. Несколько иначе обстоит дело со списком членов Временного революционного комитета, Генерального штаба восстания:
Петриченко, старший писарь, линкор «Петропавловск».
Яковенко, телеграфист службы связи, Кронштадтский район.
Ососов, машинист, линкор «Севастополь».
Архипов, машинист, старшина.
Перепелкин, электрик, линкор «Севастополь».
Патрушев, старшина-гальванер, линкор «Петропавловск».
Куполов, старшина, медбрат.
Вершинин, матрос, линкор «Севастополь».
Тукин, рабочий электромеханического завода.
Романенко, сторож в сухих доках.
Орешин, директор Третьей Рабочей школы.
Вальк, мастер на лесопильной фабрике.
Павлов, рабочий минного завода.
Байков, начальник управления строительства крепости.
Кильгаст, штурман дальнего плавания[69]
.Из пятнадцати членов комитета у троих – Петриченко, Яковенко и Романенко – явно украинские фамилии, а у двоих – Вальк и Кильгаст – немецкие. Петриченко, Яковенко и Кильгаст занимали ключевые посты в Революционном комитете – председателя, заместителя председателя и секретаря соответственно. Согласно советским источникам, Петриченко был ярым националистом, за что товарищи прозвали его «Петлюрой», в честь вождя националистического движения на Украине.
По свидетельству Петриченко, «три четверти» Кронштадтского гарнизона были выходцами с Украины; некоторые из них прежде, чем попасть на советский флот, воевали в антибольшевистских армиях.
Это указывает на то, что националистические чувства играли определенную роль в разжигании мятежа, но насколько велика эта роль, сказать трудно. Зато с полной очевидностью можно судить о социальном статусе членов Революционного комитета Кронштадта. Основное большинство составляли матросы из крестьянских или рабочих семей. Среди них были те, кто служил на «Петропавловске» и «Севастополе» – пороховой бочке восстания, на заводе и даже занимал руководящие посты (например, директор школы). Одним словом, лидеры движения, в отличие от белых, были простого происхождения, и этот факт явно приводил власти в замешательство, хотя они упорно утверждали, что главари мятежников происходят из антипролетарских социальных слоев. Вершинина, матроса с «Севастополя», который на начальном этапе восстания попал в руки большевиков, назвали «спекулянтом» и «жоржиком». Еще хуже обошлись с Павловым, объявив его бывшим агентом сыскной полиции. Байков якобы имел собственность в Кронштадте; Тукин, бывший жандарм, имел ни много ни мало как шесть домов и три магазина в Петрограде; Кильгаст был осужден за присвоение государственных денег, но освобожден по амнистии в связи с третьей годовщиной большевистской революции.
Дискредитация членов Временного революционного комитета продолжалась и после подавления Кронштадтского восстания. Помимо порочащих фактов в отношении участников восстания, советские авторы стремились связать их с политической оппозицией: Петриченко называли левым эсером, Валька и Романенко – меньшевиками, Орешина – народником-социалистом. Ламанова, который, считалось, был главным идеологом движения и редактором ежедневной газеты, причисляли к эсерам-максималистам.
К сожалению, нет никакой достоверной информации, которая могла бы подтвердить или опровергнуть эти заявления. Согласно советским источникам, Петриченко «бывший коммунист», вступил в партию во время «партийной недели» в августе 1919 года, когда зачислялись все желающие рабочие и крестьяне без всяких рекомендаций, и был исключен из партии во время следующей перерегистрации.