Читаем Восстание в пустыне полностью

Мы сидели, наблюдая, как ряды наших людей потоком проходили мимо нас. Их разгоряченные лица казались безразличными и ничего не выражающими.

В течение месяцев Акаба являлась нашей желанной целью. У нас не было никаких иных помыслов, мы отвергли всякие мысли о чем-либо ином. Сейчас, захватив ее, мы были немного разочарованы.

Голод вывел нас из транса. У нас имелось семьсот пленных вдобавок к нашим собственным пятистам людям и двум тысячам ожидающих нас союзников. У нас [124] совершенно не было денег, а ели мы последний раз два дня назад. Наши верховые верблюды представляли собой запасы мяса, достаточные на шесть недель, но, используя их, мы оказались бы на жалкой и одновременно дорогой диете и были бы обречены в будущем на неподвижность, расплачиваясь за проявленную слабость характера.

Ужин доказал нам настоятельную необходимость послать британским властям в Суэц, то есть через полтораста миль пустыни, просьбу о присылке судна. Я решил отправиться сам с отрядом из восьми человек, по преимуществу из людей ховейтат, на лучших наших верблюдах. Одним из них был знаменитый Джедах, семилетний верблюд, за обладание которым в свое время воевали два племени. Объезжая залив, мы обсуждали, как совершить путешествие. Если мы поедем не спеша, щадя животных, они могут погибнуть от голода. Если мы поедем быстро, они могут в центре пустыни пасть от истощения или изранив ноги. При этом нужно было помнить, что человек, и в особенности европеец, в таких случаях изнемогает раньше верблюда.

Наконец мы договорились проводить в пути лишь столько часов в сутки, сколько нам позволяла наша выносливость, ни в коем случае не прельщаясь быстротой. В этом случае мы должны были достигнуть Суэца за пятьдесят походных часов, а чтобы сократить задержки в пути на приготовление пищи, мы захватили с собой вареного верблюжьего мяса и вареных же фиников.

Около полуночи мы добрались до Темеда, где находились единственные колодцы на нашем пути, расположенные в изгибе долины возле покинутой караульни синайской полиции. Мы разнуздали наших верблюдов, [125] напоили их и напились сами. Затем мы вновь двинулись вперед, с трудом пробираясь в ночном мраке.

Когда начало рассветать, мы все еще ехали. При восходе солнца мы уже были далеко на равнине и остановились, чтобы дать нашим верблюдам попастись несколько минут. Затем опять в седле до полудня и после полудня, когда из марева возникли одинокие развалины Нехля. Мы миновали их и при заходе солнца сделали привал на час.

Верблюды стояли сонные, и сами мы бесконечно устали, но Мотлог, одноглазый владелец моего верблюда, приглашал нас двигаться дальше. Мы вновь сели верхом и, двигаясь машинально, взобрались на горы Митла. Взошел месяц, и их снежные вершины засияли, словно хрусталь. На заре мы проехали мимо поля, которое какой-то отважный араб засеял дынями в этой безлюдной области, расположенной между несколькими армиями. Мы сделали привал, теряя еще один из наших драгоценных часов, раскололи несколько незрелых дынь и освежились их сочной мякотью. И вновь мы двинулись вперед в зное нового дня, хотя он беспрестанно смягчался ветрами, проникавшими сюда с Суэцкого залива.

К полудню мы пробрались через гряду дюн и выехали на гладкую равнину. Уже угадывалась близость Суэца.

Мы достигли длинных линий окопов, укрепленных и обвитых колючей проволокой, и разрушающегося полотна железной дороги. Нашей целью являлся пост Шатт, лежавший против Суэца на азиатском берегу канала, и мы добрались наконец до него около трех часов дня после сорокадевятичасового перехода.

Шатт находился в необычайном смятении, ни один часовой не остановил нас. Два или три дня назад здесь [126] появилась чума. Войска поспешно очистили старые лагеря, оставив их на произвол судьбы, и стали бивуаком в открытой пустыне. Разумеется, мы ничего не знали об этом и расхаживали по опустевшим канцеляриям, пока не нашли телефон. Я позвонил в Суэц, в главную квартиру армии, и заявил, что мне нужно переехать через канал.

Мне выразили сожаление, что это не входит в круг их обязанностей. Переправой через канал управлял отдел внутреннего водного транспорта, притом следуя своим собственным методам. Чувствовалось, что они не соответствовали методам Главного штаба.

Тогда я бесстрашно позвонил в контору водного управления и объяснил, что только что прибыл в Шатт из пустыни с безотлагательными известиями для главного командования. В водном управлении очень сожалели, но как раз сейчас у них не было свободных лодок. Они наверняка утром пошлют за мной первую же, чтобы она доставила меня в карантинное управление. Затем там дали отбой.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное