Читаем Восстание в пустыне полностью

Третьей помехой переброске мог явиться король Гуссейн, упрямый, тупоумный, подозрительный человек. Было маловероятно, чтобы он пожертвовал своим тщеславием ради единства руководства. Его противодействие грозило бы всему плану.

Я предложил съездить к королю Хиджаза, чтобы убедить его, посетив по дороге Фейсала и получив от того такую аргументацию о необходимости переезда в Акабу, которая усилила бы впечатление от достаточно энергичных писем Вингейта.

Мое предложение приняли.

"Дафферин" по возвращении из Акабы должен был отвезти меня в Джидду с новой миссией. Король прибыл туда из Мекки и побеседовал со мной. Благодаря Вильсону он сразу согласился на переброску Фейсала в распоряжение Алленби, воспользовавшись удобным случаем, чтобы подчеркнуть свою полную верность нашему союзу.

Пока мы вели наши занимательные переговоры, две неожиданные телеграммы из Египта разнесли наше мирное настроение вдребезги. Первая сообщала, что племя ховейтат предательски вступило в сношения с Мааном. Вторая присоединяла к числу заговорщиков Ауду.

Мы пришли в уныние. В свое время Вильсон странствовал с Аудой и пришел к твердому убеждению в его полной искренности. Но Мухаммед эль-Дейлан казался способным на двойную игру, а Ибн Джад и его друзья внушали некоторое сомнение.

Мы приготовились немедленно отправиться в Акабу: предательство не принималось в расчет, когда я [134] с Насиром вырабатывал наш план обороны города. К счастью, в гавани нас поджидал "Гардинг". На третий день мы были у цели нашего путешествия.

Насир не имел представления о том, что случилось нечто неладное. Я заявил ему лишь о своем желании встретиться с Аудой. Он доставил мне быстроходного верблюда и проводника, и на заре следующего дня мы застали в Гувейре Ауду, Мухаммеда и Заала в одной палатке. Они смутились, когда я явился, свалившись словно снег на голову, но во всеуслышание заявили, что все идет гладко. Мы вместе пообедали, как друзья. Вошли и другие люди ховейтат, и завязалась живая беседа относительно войны.

Я роздал подарки короля и сообщил, к общему удовольствию, что Насир проведет свой месячный отпуск в Мекке. Мы сотни раз шутили над тем, что по взятии Акабы Насир получит отпуск, но он не верил этому до тех пор, пока я за день до этого не принес ему письма от Гуссейна. В порыве благодарности он продал мне Газалу, королевскую верблюдиху, которую получил от племени ховейтат. В качестве ее собственника я приобрел новый интерес для абу-тайи.

После завтрака, под предлогом сна, я избавился от посетителей и внезапно попросил Ауду и Мухаммеда пройтись со мной, чтобы осмотреть разрушенную крепость и водохранилище. Когда мы остались наедине, я коснулся их переписки с турками. Ауда начал смеяться, Мухаммед же обиделся. Наконец они подробно объяснили, что Мухаммед взял печать Ауды и написал губернатору Маана, предлагая ему перейти на его сторону. Турки с радостью приняли его предложение, суля большую награду. Мухаммед потребовал в счет ее различных даров. Но тут об этом прослышал Ауда, он подстерег посланца с подарками, [135] захватил его и обобрал до нитки, причем отказался поделиться добычей с Мухаммедом.

Забавная история! Мы посмеялись над ней вдосталь, но лучшее было еще впереди.

Ауда и Мухаммед высказали недовольство, что до сих пор не прибыло ни пушек, ни войск в поддержку Акабы и что им не дали никакой награды за взятие этого порта. Они жаждали узнать, откуда я проведал про их тайные сношения и знаю ли я еще что-нибудь. Желая их напугать, я с притворной веселостью и беззаботным смехом процитировал им действительные фразы из отосланных ими писем, что возымело желаемое действие.

Мимоходом я рассказал, что сюда прибывает армия Фейсала, а Алленби присылает в Акабу винтовки, пушки, взрывчатые вещества, провиант и деньги. Наконец, я намекнул, что Ауде много стоит его гостеприимство, но не облегчит ли его, если я предложу ему авансом кое-что из богатых даров, которые Фейсал по своем прибытии лично принесет ему. Ауда увидел, что в настоящий момент он находится в невыгодном положении, что из Фейсала он сможет извлечь большую пользу, а турки всегда будут в его распоряжении, когда иссякнут прочие источники. Поэтому он с большой охотой согласился принять от меня задаток.

Приближался заход солнца. Заал заколол овцу, и мы дружелюбно поужинали. Затем я вновь сел на верблюда, и мы провели ночь в пути, направляясь в Акабу. Когда первые блики рассвета поползли по горным вершинам, я на покинутой лодке подплыл с берега к "Гардингу".

Прибыв в Каир, мы объявили, что положение в Гувейре обстоит прекрасно и не приходится говорить о предательстве. Едва ли это было правдой, но, так как [136]

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное