Восстание вассала

– Пусть так. Несерьезно? Не важно. Знайте, Андрей Андреевич, я больше не желаю никому мстить! Я хочу быть по-настоящему свободным! А месть – это самая яркая форма несвободы. Месть бессмысленна по сути, даже если она и справедливая! Она не приносит никакого удовлетворения мстящему, она, словно кандалами, сковывает его душу, сознание, тело. С ней нельзя долго жить бок о бок. Я понял, что одержимый идеей возмездия человек абсолютно несчастен, ибо становится рабом мести, которая постепенно изъедает его изнутри, лишая разума и свободы… В конце концов, мужество не в том, чтобы отомстить за причиненное зло, а в том, чтобы простить! Недаром говорили в прошлом, что великодушие – это привилегия истинных королей!

Чтобы перевести дух, Данист подошел к высокому окну и выглянул на улицу. За окном снова крупными хлопьями кружил пушистый снег. Стилизованные под средневековую старину уличные фонари Вадуца загадочно мерцали сквозь сплошную белую пелену.

«Вот она, свобода, за окном. И я, словно легкая снежинка, подхваченная ветерком, кружусь в этой круговерти. Мне бы радоваться. А мне грустно. Скверно. Тоскливо. Этот человек все равно меня не понимает. Наверное, потому, что он сам сейчас, в этот момент, с фатальной неизбежностью предвидит свое будущее одиночество. Если уж мы с ним и вправду похожи…»

За спиной раздались какие-то непонятные хлопки. Данист резко обернулся и увидел то, чего увидеть никак не ожидал. Господин Бессмертнов стоял посреди гостиничного номера и картинно аплодировал.

– Я принимаю вашу декларацию, – произнес он будничным тоном. – Более того, я верю вам. Хочу только уточнить. Это касается только меня или всей вашей шайки-лейки?

– Скорее, она ваша, чем моя, – парировал Данист.

– Нет уж, мне чужого не надо. У меня к вам предложение. Поехали со мной. Здесь. Недалеко. Там будет Линович, а может, кто еще из ваших бывших коллег. Заодно разберетесь между собой в тихой, мирной обстановке…

– Абсолютно неприемлемый вариант, – поспешил возразить Денис. – Эту публику я никогда не прощу. Им место давно предопределено. В самом страшном девятом круге! А мне они отныне неинтересны. Кстати, чем скорее лично вы отдалитесь от них, тем будет лучше и для вас.

– Это ваше мнение. И я его уважаю. Но нынче мне интересно кое-что иное. Вы сами что ж, решили окончательно податься в отшельники?

– Что-то в этом роде! – рассмеялся в ответ Денис. – Став Дантесовым, я сам уготовил себе новый путь. Вашими стараниями, Андрей Андреевич, того Даниста больше нет.

– Не могу с вами согласиться. Своим побегом вы сами уничтожили себя как личность. Как знамя тех сил, которые в вас верили, устраивали демонстрации, пикеты. Тот, кто сидит вместо вас в зоне, теперь самый смирный заключенный из всех в стране. Так что это не я, а вы уничтожили Даниста, а с ним и себя как личность. Между прочим, с первого момента нашей встречи я порывался донести это до вас. Но не решался. Жалел, что ли? Не понимаю. Ну вот, теперь все сказано.

– Позвольте, я на пару минут тоже покину. Как говорится, тоже накопилось, – неожиданно для самого себя попросил Данист.

Бессмертнов понимающе указал ему на дверь в соседнюю комнату.

– Там вы найдете все, что вам нужно. Между прочим, поскольку вы отказались от моего предложения, а я, как только мы распростимся, уеду, можете оставаться в этом номере до утра. Привести себя в порядок и прочее.

– Если мне понадобится остаться, я в состоянии снять номер сам. Как ваши люди ни старались добраться до всех моих ресурсов, так и не смогли.

– Кто бы сомневался, – лишь усмехнулся Бессмертнов.

Пулей вылетев за «волшебную» дверь, Денис на какое-то мгновение замер. Наступающая, как селевой поток, злость уже готова была вырваться наружу. Бросившись к окну, он настежь распахнул его, дабы глотнуть свежего горного воздуха и просто хотя бы чуточку остыть. Простояв так минуту-другую, он без какого-либо стеснения рухнул на все ту же постель, которая недавно была единственным молчаливым свидетелем хозяина президентских апартаментов, и предусмотрительно изо всех сил втиснулся лицом в подушку.

«Почему мне так больно? Почему? Кричи – не кричи, никто не услышит. А если и услышит, скажет – припадок. Эпилептический, например. Или горячка…

Что же это еще, если не припадок?

Этот человек считает, что убил меня наповал. «Вы сами уничтожили себя как личность. Уничтожили как знамя тех людей, которые в вас верили, устраивали демонстрации, пикеты». Неужели он так сказал? Или я так услышал?

То есть там, в Москве, все давно считают мой побег трусостью?

Так это же действительно крест. Я сам стер свою жизнь, словно ластиком. Не Бессмертнов, а я сам. И не тогда, когда бросился в бега. Раньше!

Зачем спрашиваю? Себя-то не обманешь. Я точно знаю тот день и час, когда перестал быть для них знаменем. Господи! Ты видел это? Мой позор, когда первый раз кинул свою команду. Три сотни человек топ-менеджеров! Разом кинул. Обещал золотые горы, а дал им дырку от бублика. Именно тогда я сломался. Какое там знамя?! Тряпка…