Восстановление самости

Самые разнообразные генетические констелляции могут мешать развитию прочной, связной и сильной самости у ребенка. Возможно, что отец серьезно болен, а влияние матери слабое (как в случае Шребера — см. Kohut, 1971, р. 255–256); или серьезная психопатология матери сочетается с травмирующим распадом идеализированного имаго отца (ср. обсуждение психопатологии больного A. [Kohut, 1971, p. 57–73]); или серьезное нарушение личности матери сочетается с травмирующей разлукой с обоими родителями (см. выше обсуждение случая мистера В.); возможны и многие другие комбинации разных факторов. Но как бы ни отличались друг от друга эти патогенные условия, все они, по-видимому, имеют нечто общее: ребенок был лишен обеих возможностей в последовательности связанных с развитием событий — либо идеализированный объект самости обманул ожидания ребенка после того, как обманул его ожидания зеркально отражающий объект самости, или зеркально отражающий объект самости вновь обманул ожидания ребенка, когда тот попытался вернуться к нему за целебной поддержкой после разрушения частично дифференцированной самости, получив травму из-за несостоятельности идеализированного объекта самости.

Данное утверждение нуждается в некотором уточнении. Когда мы говорим о несостоятельности обоих объектов самости или о несостоятельности того или другого, термин «несостоятельность» и противопоставление, подразумеваемое при употреблении слов «либо» и «или», не должны приниматься в абсолютном значении. Речь идет о большей или меньшей несостоятельности объекта самости в осуществлении потребностей ребенка, относительной несостоятельности одного по сравнению с несостоятельностью другого, которая, если не учитывать другие причинные факторы, определяет окончательное состояние самости ребенка и будет ли он страдать, и если да, то в какой степени, от нарушения, станет ли он больным. Эти условия мы тоже должны исследовать, изучая проблему специфичности, то есть, другими словами, когда мы ставим вопрос, почему пациент заболевает одним типом патологии самости, а не другим.

Касаясь только что упомянутых обстоятельств, здесь следует перечислить и описать различные формы патологии самости, насколько это позволяют сделать наши нынешние знания об этой новой области исследования.

Классификация патологии самости

Я предлагаю вначале разделить нарушения самости на две группы, существенно различающиеся по своему значению: первичные и вторичные (или реактивные) нарушения. Последние представляют собой острые и хронические реакции консолидированной, прочно установленной самости на различные события жизни, будь то в детстве, юности, зрелости или старости. В данном контексте они не являются важными. Полная гамма эмоций, отражающих состояние самости при победе и поражении, относится здесь, включая вторичные реакции самости (гнев, отчаяние, надежду), к ограничениям, которые налагают на нее симптомы и торможения при психоневрозах и первичных нарушениях самости. Но даже завышенная и приниженная самооценка, триумф и радость, уныние и гнев при фрустрации являются разновидностью состояний человека и сами по себе не являются патологическими; их можно понять только в рамках психологии самости — объяснение этих эмоциональных состояний, в которых игнорируются амбиции и цели, исходящие из паттерна самости, скорее всего будут упрощенными или иррелевантными.

Перейдем теперь к классификации первичных нарушений самости. Эта группа нарушений самости включает пять психопатологических единиц: (1) психозы (постоянный или длительный распад, ослабление или серьезное искажение самости), (2) пограничные состояния (постоянный или длительный распад, ослабление или серьезное искажение самости, скрытое более или менее эффективными защитными структурами), и (3) шизоидные и паранойяльные личности, две защитные организации, использующие дистанцирование, то есть находящиеся на безопасном эмоциональном расстоянии от других — в первом случае посредством эмоциональной холодности и эмоциональной уплощенности, во втором случае посредством враждебности и подозрительности, — что защищает самость больного от опасности подвергнуться постоянному или длительному распаду, ослаблению или серьезному искажению. Самые глубокие корни этих всеобъемлющих защитных позиций восходят ко времени, когда психика маленького ребенка должна была отгородиться от патогенного проникновения депрессии, ипохондрии, паники и т. д. объекта самости (см. выше, где обсуждается патогенная последовательность попытки ребенка слиться с успокаивающим объектом самости, патологическая реакция объекта самости на потребность ребенка и «захлестывание» ребенка патологическим эмоциональным состоянием объекта самости).