Восстановление самости

Я намеренно употребляю слово «игра», чтобы противопоставить базисную установку творческой науки установке догматической религии. Мир догматической религии, то есть мир абсолютных ценностей, серьезен; и те, кто живут в нем, серьезны, потому что радостный поиск для них завершен, — они стали защитниками истины. Мир же творческой науки населен «играющими» людьми, понимающими, что действительность, которая их окружает, в сущности непостижима. Сознавая, что они никогда не смогут добраться до «определенной» истины и только могут приблизиться к ней, находя аналогии, они довольствуются описанием того, что удается увидеть с различных позиций, и объяснением увиденного разными способами. Как ученые мы можем таким образом смотреть на звезды, макрокосмос, и мы можем изучать бесконечно малый микрокосмос частиц материи. Двигаясь в любом направлении, мы можем достичь бесконечных миров, равных по своему значению. То же самое относится к «психологии самости» и к «психологии самости в рамках психического аппарата». Мы можем рассматривать самость как центр Трагического Человека, изучать ее происхождение и развитие. И мы можем рассматривать самость как содержание психического аппарата Виновного Человека и изучать ее отношение к структурам этого аппарата[60].

Но давайте вернемся назад от общего к частному. Как я уже отмечал раньше, личность мистера X. была разделена на два сектора вследствие вертикального расщепления. В одном секторе, характеризовавшемся чувством превосходства, высокомерным поведением, немирскими и религиозными целями, а также идентификацией с Христом, он по-прежнему был слит со своей матерью, которая позволяла ему (и даже поощряла) выражать идеи величия — и преследовать свои жизненные цели, которые находились с ними в гармонии, — пока он не разрушил узы слияния с нею, пока он оставался исполнителем ее грандиозности[61]. В данном контексте, однако, мы сосредоточиваемся не на этом секторе, а на втором, где сталкиваемся с состоянием, которое я ранее назвал «вытеснением» структуры, стремившейся к слиянию с идеализированным родительским имаго и содержавшей некоторые рудиментарные очаги уже интернализированных ядерных идеалов. Условия, существующие в этом секторе, можно, как я уже отмечал, легко описать в теоретических рамках психологии самости в узком смысле этого термина: мы скажем, что ядерная самость, особенно та часть ее ядерного величия, которая приобретена посредством слияния с идеализированным объектом самости, отделена вследствие вытеснения (то есть вследствие «горизонтального расщепления») от контакта с осознанно воспринимаемой самостью. Если же мы попытаемся изобразить эти отношения без концепции самости, то есть используя только понятийную систему структурной модели психики, и без самости, понимаемой как психическое содержание, то мы столкнемся с большими трудностями. Например, в рамках структурной модели психики очень трудно проиллюстрировать вытеснение структур Супер-Эго (Эго-идеала) — рисунки Фрейда не могли однозначно передать здесь его значение, и поэтому в ряде случаев он был вынужден добавить к этому устное пояснение, что части Супер-Эго являются бессознательными, или, как он говорил, Супер-Эго опускается в бессознательное (Freud, 1923a, р. 39, 52; 1933, р. 69–71, 75, 78–79). Легкость, с которой модель психологии самости способна здесь проиллюстрировать эти отношения, на мой взгляд, является признаком ее пригодности и релевантности с точки зрения психологических условий, преобладающих при нарциссических нарушениях личности.

В данном случае нас интересует вопрос: учитывая биполярную организацию ядерной самости (и принимая во внимание соответствующий дуализм патогенных факторов), сколько имеется правильных решений проблемы — только одно, два или, быть может, даже несколько, — проистекающих из потребности анализанда восстановить функционирующую самость посредством психоанализа? На первый взгляд может показаться, что на этот вопрос ответить просто: разумеется, несколько, почему нет? И может вполне появиться желание сослаться на то, что анализ предлагает пациенту разные возможности излечиться, основываясь на утверждении Фрейда, что анализ предоставляет «для Я пациента свободу решать так или иначе» (Freud, 1923a, р. 50–51). Но я боюсь, что такой образ действий был бы слишком простым выходом, что он превратился бы в отговорку. Одно дело — говорить, что анализ предоставляет пациенту новый выбор («свободу решать»), пока мы ограничиваем цели анализа областью знания (сделать бессознательное сознательным); но другое дело — когда мы говорим о восполнении структурных дефектов, о восстановлении самости.