Восставшая Луна

Когда поезд покидает туннель и выходит на Полярную магистраль, в окна проникают лезвия света. Вагон покачивается на стрелках, а потом включаются двигатели на магнитной подвеске, и Трансполярный экспресс разгоняется до тысячи двухсот километров в час. Дети бегают взад-вперед по проходу; студенты, возвращающиеся в исследовательские центры из коллоквиумов видимой стороны, смеются, кричат и болтают. Рабочие спят, баюкая шлемы от пов-скафов и ранцы как младенцев.

– Я заслужила выпивку, – говорит Дакота Маккензи и заказывает «Лобачевского».

– Что-что? – переспрашивает Ариэль.

– Новая мода на нашей стороне. Белый ром, сливки, имбирь и корица. Студенты их заказывают, чтобы нажраться.

– Выглядит как стакан спермы, – говорит Ариэль, когда стюард приносит коктейль вместе с ее собственным напитком.

– А у вас что?

– Шорле с эстрагоном, лаймом и лемонграссом.

– Черт подери. Ну, если у меня – сперма, то у вас какое-то ЗППП. Я-то думала, Корта знают толк в выпивке.

– Вам досталась неправильная Корта.

– Хватит с меня усердия новообращенных. Как бишь он назывался? Особый коктейль Корта?

– «Голубая луна». Рафа утверждал, что изобрел его сам. Но, держу пари, это был какой-нибудь пылевик только что с вахты, в одном из баров Жуан-ди-Деуса. Он мне никогда не нравился. Слишком сладкий. Наливать синий кюрасао в невинный мартини – безумная, дурная вещь.

Дакота берет своего «Лобачевского» и тут же ставит на место. Ее глаза широко распахнуты.

– Уходим, – шепчет она.

Ариэль без раздумий и колебаний отодвигается от стола.

– Поезд замедляет ход, – говорит Дакота.

Глаза Ариэли округляются. Старый обычай: любой может остановить поезд, где угодно на Луне, чтобы сесть в него. Дакота тянется к ручкам инвалидного кресла; Ариэль шлепает ее.

– Не толкай меня.

Дакота направляется к задней части поезда. Ариэль катится следом.

– ВТО у Лукаса в кармане, – говорит она.

– Кто сказал, что это Лукас? Мы в двадцати минутах от Хэдли. Это вотчина Маккензи. Корта – предпочтительные заложники.

Через пять вагонов в сторону хвоста пассажиры начинают замечать, что поезд останавливается.

– А что будет, если они сядут в хвост? – спрашивает Ариэль.

– Тогда я буду драться, – отвечает Дакота. – Снова. На этот раз – в поезде. Но такого не случится. Потому что Маккензи, Воронцовы, УЛА, лунные гномы и космические феечки – все забираются в поезд со стороны головы.

Десять вагонов; последние герметичные двери открываются, и две женщины проникают в шлюз. За ними – последняя переборка, дальше – двести километров маглев-трассы и постиндустриальной пустоши. Трансполярный экспресс останавливается посреди серости болота Гниения и опускается на пути.

Ариэль подбирается как можно ближе к крошечному иллюминатору в наружной двери шлюза. Никаких признаков новых пассажиров – только рельсы, крутые насыпи и бермы, лабиринты из реголита, сооруженные бульдозерами. Сломанные машины, заброшенные обиталища, устаревшие коммуникационные реле. Все разбитое и сломанное, неработающее и испорченное. Семьдесят лет копания и просеивания в поисках драгоценных металлов нанесли Луне глубокие раны. Шрамы от массированной выемки руды могут никогда не зажить.

Ариэль чувствует, как поезд, парящий на магнитах, слегка покачивается. Трансполярный экспресс снова отправляется в путь.

– Пятеро на борту, – говорит Дакота. – В пов-скафах и шлемах.

– Откуда ты знаешь?

– Я в системе поезда… – Дакота морщится. – Дерьмо. Они направляются прямиком к нашим забронированным местам.

– Как скоро они доберутся до нас?

– Три минуты до мест. И еще пять, чтобы обыскать дальнюю половину поезда. Если повезет. Или если они типовые дуболомы-джакару.

– Ты с ними справишься?

– До этого не дойдет. Что меня и раздражает.

Ариэль понимает, что барабанит пальцами по подлокотникам кресла. Она снова смотрит в иллюминатор. Поезд вошел в зеркальное поле вокруг Хэдли. Зеркала, похожие на сложенные чашей ладони, обращены к солнцу, ловят его свет и подносят солнечным кузням великой пирамиды, словно в жертву. Ариэль чувствует медленное торможение.

– Они в любую секунду поймут, что я делаю, – говорит Дакота.

– А что ты делаешь? – спрашивает Ариэль.

– Боги, они идут. Да где же он, мать твою?

Она проталкивается мимо Ариэль и выглядывает из иллюминатора. Поезд опускается на пути. Металлический скрежет, громкий лязг стыковочных устройств. Там, за шлюзом, что-то прикрепилось к поезду. Герметизация; системы запускают проверки.

– Они здесь, – говорит Ариэль.

Три женщины и двое мужчин плотным строем несутся по проходу. Крики и протесты пассажиров – один мужчина встает, но его жестким тычком в грудь отправляют назад в кресло. Пов-скафы, шлемы на поясе. Логотипы «Маккензи Металз» на плече и бедре. Внезапно в тамбуре загорается зеленый свет. Давление выровнялось. Двери открываются. Ариэль видит крошечный герметичный модуль: изношенное снаряжение, сломанные приборы, царапины на приборной доске, пятна на обивке.

– Я ни за что…

– Бросай кресло.

– Мне надо…