– А Вячеслав Михайлович поработает на Украине… Широкую поддержку ему обеспечат местные товарищи… Мендель Маркович Хатаевич и Влас Яковлевич Чубарь… И не церемониться! За малейшие попытки саботажа – к стенке!
В тесной мазанке на околице тихого украинского села собралась на скромный ужин семья Клименко: мать, отец да шестеро детишек. На столе – картошка в «мундирах» и тертая свекла. Такой роскоши они себе давно не позволяли. И только хозяйка – Екатерина Васильевна – знала, что это – остатки былого изобилия, неприкосновенный запас, который она долго не решалась трогать.
– Завтра кушать будет нечего. Крапиву – и ту соседи всю выдергали. Теперь вон липу обдирают, – она кивнула на окно, за которым немощная женщина в сопровождении девочки-подростка пыталась отодрать от дерева немного коры.
Бегло проследив за ее сочувственным взором, двое одинаковых с лица сорванцов бодро заверили в один голос:
– Ничего, мам, протянем…
– Но как, мои хорошие?
– Мы с Андрюшкой вчера бегали в лес. И нашли немного грибов, – радостно сообщил старший из близнецов – прирожденный лидер и балагур.
Тот, на кого он сослался, восторженно продолжил:
– Таких маленьких-премаленьких. Алеша накрыл их ветками – завтра они будут вот такими!
Младшенькие девочки, Варя, которой недавно исполнилось шесть, и восьмилетняя Марийка, дружно захлопали в ладоши, хотя еще прошлой осенью усвоили, что дары леса небезопасны – тогда пятеро их подружек, отравившись, надолго оказались на больничных койках, две так и не поправились.
Главе семейства, поджарому бородачу лет сорока, тоже хорошо был известен этот факт, поэтому он грустно улыбнулся и сразу перевел разговор на другую тему:
– Продотряды опять лютуют. Вчера у Прокопа последний мешок зерна забрали. А у него шестнадцать душ на иждивении.
Супруга укоризненно вздохнула:
– Мы же договорились, Ваня, не при детях.
– Эх, как-то оно будет, – устало вздохнул тот. – Завтра пойду на речку. Может, словлю хоть пару карасиков.
– Я с вами, тату! – то ли попросил, то ли просто уведомил отца о своих намерениях Алеша.
– И я! – присоединился к ним Андрей.
Дождя не было давно. Отсутствие влаги в такую пору обычно радовало крестьян, помогало сохранить собранный урожай. Однако теперь беречь было нечего – практически все зерно реквизировала власть. И устойчивая погода только усиливала раздражение людей, потерявших всякую надежду на сытую зиму.
Поднимая за собой столб пыли, по узкой грунтовой улочке бодро шагал небольшой отряд красноармейцев во главе с шустрым старикашкой, худым, сутулым. За людьми плелась кобыла, тянувшая воз, на котором лежало несколько полных мешков.
– Сюды, будь ласочка, сюды. Он в той хате живет куркульськая морда, – согнувшись в три погибели, ворчал пожилой поводырь. – Я сам вчера видел, как он запихивался гречкой. С мясом!
Командир отряда, высокий, ладный мужчина с клиновидной, как у вождей, бородкой, пронизал его колючим взором и тихо приказал:
– Стучи, Кондратьевич!
– Клименко, открой! – завизжал старик.
– Незаперто! – донеслось изнутри.
Молодой красноармеец поспешно толкнул дверь.
Сразу за порогом стоял Иван.
– Выйди, – совсем по-граждански распорядился командир.
– Чего тебе?
– Хлеба много прячешь?
– Так… Лишь бы с голоду не сдохнуть!
– А постановление партии-правительства читал? Все до последней крошки – в закрома Родины!
– У меня – шестеро детей.
– У других по десять-пятнадцать, и ничего, живут.
– Заберешь хлеб – забирай и их!
– Ты меня на жалость не бери. Добровольно выдашь, али как?
– Что тебе сказать, начальник? Ищи!
– Смотри: найду – хуже будет!
Солдаты, не дожидаясь приказа, пошли в сторону хлева.
Кондратьевич опять вырвался вперед, чтобы услужливо приоткрыть перед ними покосившуюся дверь, еле державшуюся на одной петле.
– Здесь! – торжественно ткнул пальцем вниз.
Красноармеец вонзил в утрамбованную землю штык, потом еще раз и еще – пока железо не уперлось во что-то твердое.
– Бери лопату! – глядя прямо в глаза хозяину, велел командир отряда.
– Кому надо – пусть тот и берет, – спокойно парировал Клименко.
– Ох и доиграешься ты, Иван Гаврилович… Василий!
– Я!
– Рой!
– Есть!
Смачно выругавшись, солдат схватил стоявшую в углу лопату и начал раз за разом вонзать ее острие в землю. Вскоре там показался небольшой чемоданчик. Когда его открыли, все ахнули: там лежала старая рваная детская одежда, уже не подлежащая ремонту…
– Уходим, – разочарованно бросил бородач.
Красноармейцы друг за дружкой потянулись со двора, выстраиваясь в шеренгу на пыльной улочке.
И только старик не угомонился. Приподнялся на цыпочках и прошептал в ухо командиру:
– В саду надобно бы глянуть, Яков Самуилович. Там, где грунт рыхлый.
– Вася! – грозно приказал тот.
– Я!
– А ну-ка копни поглубже под черешней.
Боец нехотя схватил изрядно поднадоевший за последнее время инструмент, натерший не одну мозоль на солдатских ладонях, и медленно начал рыть яму. Вскоре на ее дне показался деревянный ящик… Когда его извлекли на свет и взломали, Кондратьевич торжествующе крякнул:
– А я что говорил!