С ужасным воем и свистом приближался смертельный ураган к русской батареи, заставляя трепетать сердца и души её защитников, но ни один из них в страхе перед смертью не оставил своего места. Гулко ударили вражеские бомбы, ложась к огромной радости русских артиллеристов с большим недолетом до них. Словно сбросив с себя испуг и долгое ожидание, ожили и заговорили все батареи Севастополя. Вместе с Александровской грохотали Константиновская, Николаевская, Михайловская, Павловская батареи. Вслед им по врагу открыли огонь 10, 12 и 13 батареи, стремясь не отстать от своих именитых соседей. Настала та долгожданная и ответственная минута испытания, ради которой и создавались все эти мощные укрепления города.
Перестрелка между сторонами была настолько интенсивной, что время от времени то одной, то другой стороне приходилось прекращать огонь, чтобы дать возможность густым клубам пороха осесть, после чего огонь возобновлялся.
Вскоре выяснилось, что продуктивный огонь по французам может вести только Александровская, Константиновская батарея, а так же три номерные батареи. Орудия всех остальных укреплений были приведены к молчанию, в виду малоэффективности их огня.
Невозмутимо, стоя возле самого батарейного бруствера, и поглядывая на вражеские корабли в подзорную трубу, Ардатов тем ни менее с замиранием сердца ожидал, что после каждого нового залпа врага, на батарее должно было случиться что-то ужасное. Или рухнет наружная стена, или взорвется пушка, или, чего еще хуже, пороховой погреб. Однако минута проходила за минутой, но все то, что столь четко представлял себе граф, почему-то не происходило.
Да, конечно на батареях были взрывы, и он сам лично видел, как спешно уносили в лазарет раненых и складывали в сторону окровавленные тела убитых. Но все это, на фоне сноровистой суеты орудийной прислуги, уверенных команд наводчиков, казалось Ардатову не таким уж и ужасным. Тяжелые мысли сразу отошли на задний план и, ощутив себя единым целым вместе с гарнизоном батареи, граф с большей уверенностью стал наблюдать за сражением.
Вместе со всеми в едином порыве он радовался любому попаданию во вражеский корабль, громко хваля меткость артиллеристов, хотя в страшном грохоте, который обрушился на батарею, его почти никто и не слышал.
Когда на "Виль де Пари" вспыхнул сильный пожар и французские буксиры, попытались оттащить его в море, прочь от губительного огня русских, Ардатов азартно кричал "Так его, так!" и обещал артиллеристам лишнюю чарку, если попадут в этого сукина сына еще раз. Вскоре его желание сбылось.
Огромный стодвенадцати пушечный корабль поспешно покидал поле боя с большим креном на правый бок, густым столбом черного дыма на юте и двумя сбитыми мачтами, безжизненно свесившимися вдоль борта. "Виль де Пари" с большим трудом удалось подвести к берегу и благодаря своевременному затоплению противоположного борта, команда смогла выправить опасный крен, предотвратив опрокидывание корабля. После долгой борьбы мужественный экипаж сумел погасить пожар, не допустив огонь к пороховому погребу, однако после этого корабль требовал срочного и длительного ремонта. Отправленный на буксире в Константинополь, он попал в шторм и затонул вместе со своей малочисленной командой.
Вслед за ним оставили поле боя "Наполеон" и "Шарлемань" - главные паровые корабли французской эскадры. У первого была серьезная подводная пробоина, а у второго была повреждена машина, и он не мог самостоятельно добраться до берега. Несмотря на эти потери, французы не собирались отступать. Место выбывшего флагмана занял стодвадцати пушечный "Вальми", а вместо "Виль де Пари" головным первой линии стал аналогичный по вооружению "Фридлянд".
Казалось, что имея явное превосходство в количестве пушек, французы уже давно должны были привести к молчанию русские батареи, однако час, проходил за часом, а берег продолжал огрызаться огнем, чей накал ни на минуту не ослабевал. Севастопольский орешек, оказался явно не по зубам императорским канонирам.
Всего чего они смогли добиться, это приведения к молчанию трех орудий и повреждению лафетов у шести пушек десятой батареи. На Александровской батарее их успехи были еще скромнее - разбито три орудия и повреждены лафеты у двух из пятидесяти восьми расположенных там пушек.
"Вальми", на котором русские сосредоточили свой огонь после ухода флагманов, получил двадцать одну пробоину и утратил часть такелажа. "Фридлянд" отделался четырьмя пробоинами, но зато потерял восемь орудий главного калибра. Другие корабли французской эскадры, в отличие от турков, так же получили повреждения различной степени тяжести и их общие потери составили 253 человека. На турецкие корабли русские артиллеристы вообще не обращали внимания и их потери составили всего трое раненых.