Восточнее Хоккайдо

Лейтенант вспыхнул, его задел вопрос. Рябов даже в такой напряженной ситуации едва не рассмеялся, когда услышал ответ:

— Офицер выполняет распоряжение командования.

— Таким образом? Но ведь здесь женская каюта, а не трюм. Марья, убрать барахло! Мне и то неловко смотреть…

— И не подумаю. Пусть сам сложит. Все равно стирать придется.

— Господин. переводчик, передайте лейтенанту пожелание кочегара.

— Это будет оскорблением чести офицера императорского флота! — взорвался Масафуми Дзуси.

— А я считаю оскорбительным такое ведение досмотра. Судно задержано для проверки груза и выяснения обстоятельств… Кочегар Мария Ковалик и все матросы к этому непричастны. В каютах только личные вещи.

— Теперь перестирывать все, — демонстративно ныла Марья.

— Не встревай, собирай барахло, сказано тебе! Все! — цыкнул капитан — Так вот, господин переводчик, я решительно протестую против обыска. Осмотреть каюты разрешаю.

— Хорошо, я дам указание, — процедил лейтенант и что-то зло буркнул офицеру и конвойному. Те ретировались в коридор.

— Благодарю вас, господа. Мы можем вернуться к нашей работе.

Теперь Рябов, кажется, начал понимать тактику группы досмотра. Вчера… Если бы сорвался, стал кипятиться, оправдываться, могли на каком-то слове, выражении поймать его японцы. А дальше?.. Оскорбительное поведение капитана… Сопротивление команды… Арест… Конфискация груза. И прощай “Ангара”. Сегодня… Умышленная порча груза. Расчет на то, что матросы возмутятся, начнется заварушка, Обыск кают… А если бы начали с каюты Сажина? Ох, сорвался бы Сажин, применил, чего доброго, гаечный ключ… И тогда на выручку своим с берега несется еще один бот, полный вооруженных матросов. Арест… Конфискация груза и судна., Сами провоцируют конфликт. И, хитрецы, как ни в чем не бывало отступают, когда видят, что номер не прошел

В третий раз от корки до корки изучен радиожурнал. Масафуми Дзуси решительно его захлопнул.

— Здесь нет одной телеграммы, посланной вами в день встречи с эскадрой. Бы ее передали шифром во Владивосток, — заявил он.

— Назовите о чем?

— О том, что вы видели и, следовательно, сообщили.

— Да, о бомбежке, о конвойном эсминце…

— И об эскадре! — выкрикнул лейтенант. — У нас копии всех шифровок. Вы умышленно не внесли радиограмму в журнал.

— Теперь понимаю, почему не была запрещена радиосвязь. Ваш “уполномоченный” провоцировал меня… Прошу предъявить радиоперехват.

— Он на борту “Баннкоку-мару”.

— Запросите.

— Нет, вы с нами туда отправитесь для выяснения вины. И немедленно.

Переводчик выскочил из каюты. По коридору раздался топот японских матросов. Но их опередили четверо моряков, вчерашних фронтовиков. Они встали шеренгой, прикрывая капитана. Дула карабинов нацелились в матросов Лейтенант выхватил пистолет:

— Всем матросам — прочь из каюты!

Впервые за эти дни вступил в словесный бой Соколов:

— Капитан из каюты не выйдет. Команда против.

— Я открою огонь!

Клацнули затворы Но матросы не шелохнулись.

— Не трогать стволов, — предупредил помполит.

Матросы плотнее сцепили руки и смотрели на раскачивающиеся дула карабинов, на широкоскулые желтоватые лица, в немигающие глаза матросов, на их руки, лежащие на спусковых крючках. Сколько продолжалось это противостояние вооруженных и безоружных — секунды? минуты? — никто потом вспомнить не мог. Наконец лейтенант вложил пистолет в кобуру и приказал конвою покинуть каюту.

— И вы можете выйти, товарищи, — сказал Соколов. Голос его охрип. Ему…хотелось сесть. Но капитан и японцы продолжали стоять. Шла жутковатая игра в молчанку. Соколов не выдержал:

— Вы можете сесть, господа. Как видите, команда действительно против, — и сам удивился, насколько ровно и спокойно произнес эти фразы…

— На сегодня досмотр окончен. Мы сходим с судна, — бросил лейтенант и направился прочь из каюты.

— Прошу вернуться, господин Дзуси, — остановил его Рябов.

Соколов ошеломленно посмотрел на капитана: что он еще задумал? Ну и выдержка у мужика! Лишь лицо немного бледнее обычного, но выражение лица упрямое и… спокойное, точно такое же, как вчера.

— Хотите заявить очередной протест? — едко спросил лейтенант, снова усаживаясь на диван.

— Нет. Считаю все происшедшее плохо разыгранным спектаклем. Я не успел задать вам несколько вопросов.

— О шифровке?

— Зачем же? Это ваш вопрос Я требую ответить, сообщено ли посольству СССР о нашем задержании?

— Мы послали в Токио человека…

— Но почему не воспользовались радио? Так быстрее.

— Это наше дело, — отрезал лейтенант.

— Когда будет освобождено судно?

— В ближайшее время.

— Когда будет сообщено о причинах обстрела парохода в то время, как оно легло в дрейф по приказу японского командования?

— Вопрос выясняется…

— Дата введения нового запретного района уточнена?

— Вопрос выясняется. Ведем переговоры с министерством.

— Имеете ли вы еще какие-либо претензии к нам?

— Пока нет.

— Благодарю за точные и ясные ответы… В таком случае что должен предпринять я, чтобы окончательно рассеять сомнения командования, выяснить недоразумение и тем способствовать быстрейшему освобождению судна?

— Ничего от вас не требуется. Стойте, пока не выпустим.